Троя издавна была большим торговым и перевалочным центром. Товары со всех четырёх сторон света привозили сюда, хранили здесь и покупали все желающие и заинтересованные. Склады заморских купцов и своих местных, которые перекупали и перепродавали, занимали большую часть города. Город богател за счёт торговли, а граждане его “жировали” и жили в неге, и не было у него соседей, которым хотелось бы нарушить эту жизнь. Он был всем выгоден, всем удобен. И далёких финикийцев, и близких соседей греков он устраивал. Последних он устраивал до тех пор, пока внутренние распри не давали им договориться между собой. Но вот, как только возник ахейский союз, который стал претендовать на свой диктат на Эгейском море, это равновесие было нарушено.

Не очень значительный, казалось бы, повод - удача ловеласа Париса, дал толчок к назревавшему переделу зон влияния.

История сложила злой анекдот про Троянскую войну о том, как ревнивый и обиженный изменой жены, спартанец Менелай собрал армию воинственных греков и пошёл под стены Трои возвращать неверную супругу и свои богатства.

Спарта, действительно, не слыла торговой страной, но в ахейском союзе была одним из столпов благодаря своей военной силе. Менелай, царь спартанцев, на самом деле был обижен, но идея большого похода на Трою принадлежала его старшему брату Агамемнону, правителю Афин, у которого были большие торговые интересы. Его претензии к Трое поддерживали и другие цари. Маленькой Итаке это всё, казалось бы, не очень было нужно, но Одиссей был одним из инициаторов дружеского союза царей, который возник во время конкурентной борьбы за руку всё той же Елены. Собственно, он был автором этой идеи. Это его обязывало принять участие в войне. (История зачастую повторяет некоторые ситуации. Возьмём современный пример – друг Борис, друг Билл, друг Гельмут, друг Рю. Но эти то временщики, а то были цари, на всю жизнь).

Поначалу казалось, что достаточно собрать силы союза, а они были огромны, и это решит конфликт полюбовно. Но ставки были слишком велики, в особенности для Трои. И она решила не уступать нажиму, хоть и сильному. Кто же мог предположить, что старый Приам не испугается такой силы (почти что НАТО). За его спиной тоже стояли достаточно сильные потенциальные союзники, те же хетты. Но они предпочли выжидать. Их устраивал любой исход событий. Они могли “давить” на соперников в борьбе своим авторитетом сильной державы, каковыми были на самом деле.

То, как закончилась Троянская война, есть Воля Провидения. Гомер об этом говорит, не стесняясь. Просто, его понимание этого облечено в одежды своего времени. Об этом не сложно догадаться, исходя из дальнейших исторических событий. На арену выходила более молодая сила – дорийцы. Ахейцы одержали пиррову победу. Они рассыпались и освободили своим северным соседям жизненное пространство. Более того, они убрали с этого пространства состарившуюся, но ещё сильную, Троаду, которая мешала бы новому, может быть больше чем сами греки.

Дорийцы, помогая грекам в этой войне, за это десятилетие многому научились. Они получили новые для себя ориентиры, которые дали толчок их движению на юг.

Троя была уничтожена, и судьба этой территории греков не интересовала. Занять удобную в стратегическом отношении территорию никто из ахейских царей не стремился. Но обеспечить свободный проход кораблей через проливы на север было необходимо. Наиболее дальновидные вожди греков понимали проблемы, и это их беспокоило.

Одиссей был заинтересован в этом вопросе меньше других, особенно островных правителей. Его Итака была далека, да и не так богата, чтобы возить свои товары в далёкие северные страны. Но он понимал роль проливов для всего ахейского союза в целом. Афины, Фивы, большие острова были заинтересованы в этом результате закончившейся войны. А сами по себе они не могли сложиться в нужном направлении. Требовалась ещё большая работа. Её надо было делать.

Спартанский меч прервал жизнь старого царя, да и его многочисленных потомков в порыве разрушения и убийства именно спартанские отряды выкосили как траву. То, что дворцу Приама не дали сгореть дотла и часть его сумели спасти, пожалуй, можно отнести за счёт усталости. События той ночи и страшного для Трои следующего дня развернулись так стремительно и неожиданно, что вожди ахейцев почти не смогли повлиять на их ход.

Теперь это всё создало ситуацию, в которой мудрые цари не знали, как поступить. Троянская держава была хорошо и разумно организована. Она начала счёт своим векам много раньше, чем ахейцы. Критские цари и египетские фараоны знали и уважали троян. Связи с западом и востоком были налажены давно и надёжно. На север известность и влияние Трои распространялись далеко. Народы Кавказа и далёкой Скифии знали о ней.

Письменность и ремёсла, старинные сказания и театр Трои определяли её культуру. Правда, древние боги троян постепенно уступали свои пьедесталы более молодым средиземноморским собратьям-олимпийцам, но это не очень смущало не богобоязненный торговый, в основном, народ.

Агамемнон тоже торопился домой. Он знал, что там его ждут трудности. Но роль старшего среди соратников, заставляла его сначала отправить по домам других. У каждого из вождей были свои интересы. Как только общая задача была решена – Трою победили, на первый план вышли свои заботы. А они у многих были не лёгкие и зачастую неприятные. Дом без хозяина может стать чужим. Некоторым из троянских героев пришлось свои права восстанавливать силой. И не у всех это получилось.

Всё складывалось так, что дальнейшая политика ложилась на плечи Одиссея. Он это понимал и не стал противиться; готовил, не торопясь, к плаванию пятнадцать своих кораблей и обдумывал план дальнейших действий.

С Агамемноном Одиссей советовался и согласовывал свои действия. Но, похоже было, что тому это уже не очень интересно. Может быть, афинскому царю уже было ведомо, что дни его жизни подходят к концу, трагическому и бесславному.

Одиссей решил отпустить свои корабли кроме одного домой под командой своего верного помощника Софла, который с самого начала войны стал его правой рукой.

Софл был младшим сыном старого воина, который служил ещё отцу Лаэрту, и не требовал для себя наград и особой доли в добыче. Софл был таким же как отец. Он никогда не приближался к царю и не лез ему на глаза. Но Одиссей заметил этого немногословного и скромного человека, приблизил его к себе, и ни разу в этом не раскаялся. Он оценил его трезвую смекалку и смелость в бою. Сейчас царь обсуждал с ним свои планы и внимательно прислушивался к его словам. Ему хотелось оставить около себя этого человека, но доверить всё, что они завоевали, тоже важно было надёжному человеку. Другого такого у него не было.

Одиссей знал, что на северных территориях Троады уже хозяйничают отряды колхов и других северных народов. Их в своё время в самом начале войны позвал на помощь сам Приам. Но они не увидели своей выгоды в этой битве, и все эти десять лет рыскали на ни кем не охраняемых просторах. Они, чаще всего, появлялись, когда созревал урожай, чтобы воспользоваться плодами чужого труда. Так было проще и безопаснее.

Последние годы местное население стало покидать свои земли, родные насиженные места. Но кое-что ещё оставалось для хищников. Даже обезлюдевшая земля приносила плоды, этот результат упорного труда народа многие века.

Были у Одиссея сведения и о том, что на эти земли зарятся некоторые вожди дорийцев. Причём, это были те вожди, которые противились участию своих воинов в войне на стороне ахейцев. И вот теперь, они уже хотели воспользоваться результатами не своей победы. Об этом полунамёком сообщил Одиссею старый боевой товарищ вождь дорийского отряда Гектономис.

Надо было договариваться с хеттами, которые могли реально установить контроль над этой землёй. Это мог сделать теперь только Одиссей. Оказалось, что больше этой политикой заниматься некому.

Одиссей и его соратники понимали, что самым опасным их соседом стали хетты. Они могли теперь спокойно выходить на восточное побережье Эгейского моря, сознавая, что у ахейцев нет уже больше сил сдержать их экспансию. Сейчас у хеттов были сложности на востоке своей страны, но это будет не вечно. Поэтому вожди ахейцев видели свою задачу в том, чтобы создать хеттам заботу на разорённом войной пространстве Троады. Если северные соседи не решались на серьёзный захват этих земель, боясь хеттов, то дорийцы были среди народов победителей Трои, и никого уже не боялись.

Одиссей решал для себя вопрос, в каком качестве лучше появиться в стране хеттов, то ли в официальном, представителем ахейской коалиции, то ли с неофициальной шпионской задачей. И то, и другое имело свои удобные и неудобные стороны. Было решено, что, всё же царю Итаки, одному из победителей Трои нельзя ронять своё достоинство, и надо отправляться в качестве официального посланника ахейского союза.

Для этого визит следовало предварить гонцом. А, кроме того, решили послать ещё троих своих людей негласно. Один из них был достойным человеком и отменным воином с острова Лесбос. Он отправился к родственникам. Его мать была из знатной хеттской семьи. О его планах встретить там свою семью, жену и сына, которые давно перебрались в безопасные края, узнали люди Агамемнона. Его звали Якон. Он согласился помочь Одиссею в его миссии, но у Одиссея не вызывал большого доверия. Два других помощника отправлялись тайно. Это были тоже люди Агамемнона, оба не греки – один сириец, другой – египтянин. Этим заплатили и обещали дать ещё. Они должны были найти Одиссея сами.

Четырнадцать кораблей Одиссея ушли двумя отрядами на родную Итаку. Последнему надлежало отправляться к хорошо знакомому уже острову Эврос, и ждать там. Были оговорены сроки, когда он должен был подходить к азиатскому берегу и сколько времени ждать своего царя.

Одиссей оставил себе отряд из десяти воинов.

Приготовления к дальней и не лёгкой дороге были закончены. Продукты на дорогу и дорогие подарки для подношений, без которых никакие переговоры не могли быть даже начаты. А для их удачного завершения были отобраны особо ценные подарки, которые были уложены и упакованы так, что никто, кроме самого Одиссея и не знал о них. Эти ценные дары пришлось, чуть ли не насильно собирать у греческих вождей. Делиться в общую копилку для решения общей задачи не хотели, особенно те, чьи владения не имели значительного торгового интереса. Забирали ценные вещи, которые могли служить дорогими подарками. Агамемнон советовал взять для охраны большой отряд. Но Одиссей не хотел этого. Чем больше будет караван, тем медленнее он будет двигаться, и тем больше вероятности, что привлечёт внимание бродящих по стране лихих людей. Всё было продумано и, по возможности, предусмотрено.

В середине ночи перед выходом в путь лагерь разбудил стук копыт. Это на взмыленной лошади прискакал посланец от друзей дорийцев. Гектономис сообщал, что первый дорийский отряд с того берега пролива уже высаживается на этом берегу, и его уговаривают присоединиться к “армии захвата”, не возвращаясь домой; или, в другом варианте, дать обещание вернуться сюда через некоторое время.

Это сообщение меняло всю расстановку сил и планы Одиссея.

Такое развитие событий грекам не сулило ничего хорошего. Дорийцы, безусловно, быстро займут свободную территорию и станут контролировать Геллеспонт. Если с троянцами уже давно сложились определённые отношения и были гарантии торговли на известных условиях, то новые хозяева могли установить совершенно неприемлемый для греков режим. Чего можно было ожидать от этих детей горных лесов, трудно было предположить. Их воинственность и неопытность в цивилизованном хозяйствовании были опасны. Правда, за годы войны выяснилось что, в военном деле союзникам на них можно было положиться. Их слово было твёрдо и помощь надёжна. Но теперь настали другие времена и задачи.

Другое дело хетты. С ними можно было договариваться. Азиаты были хитрыми политиками, но договоры, обычно, не нарушали. Их господство над этой страной могло дать им те же доходы, что имели троянцы, а условия сделок можно было изменить в пользу стороны, которая принесла им эти барыши, то есть греков ахейцев. Это устроило бы всех, кто входил в ахейский союз.

У хеттского государства сейчас было много своих хлопот на востоке. Это, по всей видимости, и не дало им возможности вмешаться в Троянскую войну. Значит, и в столкновение с воинственными дорийцами они ни в коем случае не ввяжутся. Им эта война не нужна, даже учитывая всю стратегическую важность и выгодность положения троянских земель.

Следовательно, есть один выход – остановить дорийцев! Для этого нужно наведаться к их вождям и попытаться уговорить или убедить их в том, что эти земли сейчас нет смысла занимать.

Часть даров перегрузили на корабль Одиссея, который до весны отправлялся на Эврос. Упаковывали подарки для дорийских вождей. Для них самым дорогим было хорошее оружие троянского и азиатского изготовления. Но за время войны многие из дорийцев научились ценить дорогие изделия из благородного золота, серебра и бронзы.

В назначенное утро к берегу на месте встречи причалили три лёгких дорийских корабля. Они были совсем не такими как греческие. Да и дорийскими они были только по принадлежности. Сами дорийцы не умели строить морские суда, а пользовались работой куфов, которые жили на самом севере Эгейского моря и называли себя куф, а греки звали их саф. Этот народ жил на этих землях давно и говорил на языке отличном от греческого. Они были искусными мореходами и рыбаками, но не плавали южнее Хиоса, а ходили через Геллеспонт в северные моря издавна. Они не вели активную торговлю и не посягали на чужие земли. Если на них нападали со стороны моря, они уходили в предгорные леса и выстраивали такую сильную оборону, что агрессору приходилось уйти ни с чем, потеряв не мало своих воинов, если он пытался сломать эту оборону.

Со своими северными соседями дорийцами куфы (будем так их называть) жили в дружбе и мире. Дорийцы пользовались при необходимости их кораблями, а сами прикрывали куфов с севера от любых посягательств.

Строили свои суда куфы, делая прочный набор из горной сосны, обтягивали который толстыми бычьими шкурами. С некоторого времени эти шкуры они выменивали у дорийцев на рыбу; и никогда не отказывали им в морских перевозках. Они предоставляли корабли вместе с гребцами, ведь дорийцы не были сильны в морской практике и не желали её осваивать. А необходимость в этом у них была всё большая.

Одиссей уже раньше видел эти небольшие странные корабли. На них было не одинаковое число гребцов, где восемь пар, где десять. Бывало и больше – одиннадцать, двенадцать. Видимо, строители не планировали заранее величину корабля. Она получалась, исходя из качества строительного леса, возможно, имеемых шкур для покрытия корпуса, а может быть, и от фантазии мастера. Была на них и одна мачта с большим парусом, которая легко снималась в случае необходимости. Количеству гребцов соответствовало и количество перевозимых воинов. Весь их боевой скарб размещался тут же, и при необходимости они должны были помогать команде, даже подменять их на вёслах. Был у экипажа и старший, которого называли – кипитай.

Гектономис прислал к Одиссею одного из своих лучших воинов с небольшим отрядом. Одиссей взял себе в сопровождение только пятерых товарищей. Это были его самые надёжные и верные люди. Он был для них уже не просто царь, он был их братом и отцом. Они были связаны вместе пролитой кровью и десятью годами войны.

Было странно плыть на таком непривычном корабле, но кипитай хорошо знали своё дело, погода была хорошая, и на второй вечер они прибыли к нужному месту на берегу.

Большая бухта была прикрыта от всех ветров. Западный её берег круто уходил вверх и был покрыт густым высоким лесом. Проход в бухту с южной стороны был довольно длинным и имел поворот, так что с моря нельзя было увидеть саму бухту. Был виден только поросший лесом высокий берег. Природа создала это удобное укрытие, как будто специально.

На северной стороне был посёлок, начинающийся у самой воды и уходящий по холмистой земле вверх. Строения располагались небольшими группками среди садов фруктовых деревьев. А на равнинной восточной части берега были возделанные поля.

На берегу были раскиданы сети и другие приспособления для рыбной ловли. Чуть поодаль на галечном пляже лежали вытащенные из воды лодки.

Встречал Одиссея сам Гектономис со своими людьми. Их было не много на причале из дерева с каменным основанием. Был здесь и местный вождь куфов с небольшой свитой. Одиссей отметил, что ни у кого не было с собой оружия. Даже поясные кинжалы были мало у кого. Ему было непривычно это видеть, ведь за годы войны он общался почти только с воинами. Мирные жители казались пришельцами из другого мира.

Сначала гостей пригласили в баню. Она была построена под каменистым обрывом, с которого, струясь и рассыпаясь в мелкие брызги, падал прозрачный поток. Большая печь с бронзовым котлом, нагревала не очень просторное помещение. В нём были большие деревянные лавки, одна выше другой, где можно было лежать, придаваясь жаркой неге. Верхняя лавка скрывалась горячим паром, который перехватывал непривычное дыхание и обжигал уши и пальцы рук, когда они тянулись прикрыть уши. Радушные хозяева предлагали немного привыкнуть и ощутить необычную прелесть ощущений. Аромат хвойных смол действовал усыпляюще.

Несколько раз Одиссей с товарищами совершали “восхождение” на этот “туманно горячий Олимп”. По их телам струились потные потоки. После “восхождения” их смахивали пышными вениками мягкой листвы. Когда эти процедуры уже стали казаться гостям смертельно непереносимыми, всех пригласили выйти под прохладные струи водопада. Они показались обжигающими, но возвращающими возможность жить.

Потом, завёрнутым в мягкие полотенца гостям, принесли огромные деревянные чаши с холодным шипучим напитком. Вот так познавалось блаженство!

Была уже середина ночи, когда, одетые в простые белые длинные холщовые рубахи, украшенные скромными орнаментами по краям широких рукавов и подолов, в сопровождении хозяев они вошли в дом вождя.

Одиссей за последние годы привык уже ничему не удивляться, но здесь слишком многое было непривычно и ново для него. То, что дома были построены из деревянных брёвен и крыты они были соломой, было необычно, но приемлемо его сознанию. Дома были приподняты над землёй на большие камни, и вход в них начинался со ступеней из обструганных брёвен, над которыми была кровля в два ската, всё из той же соломы. А вот, внутреннее их устройство и убранство удивляло. Стены были ничем не прикрыты. Это были стволы деревьев, из которых состоял весь дом. В этих стенах были прорезаны большие окна, затянутые занавесями, плетёнными из тонких нитей, затейливым рисунком так, что днём они не мешали проходить свету, и давали возможность видеть через них все за пределами дома. В холодные зимние ночи эти окна завешивались плотными шерстяными занавесями. По четырём углам стояли бронзовые канделябры с несколькими факелами в каждом. Факелы горели ровным не дающим копоти пламенем, и мягко освещали всё помещение.

Посреди этой залы стоял большой стол, сейчас накрытый расписной скатертью и уставленный блюдами со всякой снедью. Угощение было разнообразно и вкусно. Было много блюд из рыбы, мясо дичи и домашних животных, горячее и холодное, много всякой зелени и пышный белый непривычно нежный хлеб. Непривычный вкус имели и вина, красные, золотистые и совсем светлые, почти как вода. В них ощущались ароматы незнакомых трав и хвои. Они были пряны и пьянящи.

Хозяин хорошо говорил по-гречески. Поэтому беседа лилась легко и свободно. Гектономис был переводчиком только тогда, когда хозяин поднимал свой золотой кубок и говорил, перед тем как выпить его содержимое, что-то очень красиво на своём немного гортанном языке. Речь его тогда была плавна и напоминала какой-то напев. Он извинился перед гостями, что не может на их языке сказать того, что положено говорить, когда пьёшь этот божественный напиток во славу и в напутствие.

Это было тоже непривычно и странно грекам. Это было красиво и трогательно. Они не знали таких обычаев, а это было древней традицией их давних соседей куфов, которых греки в своей эллинской гордыне считали северными варварами.

Беседа длилась долго, почти до рассвета. Хозяин расспрашивал о войне, но не настойчиво. Больше речь шла о родных местах Одиссея, его семье и друзьях. Гости расспрашивали о хозяевах, их обычаях и устройстве жизни, о языке и сказаниях. Чуть-чуть Одиссей коснулся вопросом о связях куфов с другими народами и знакомых им землях. Ответ был короток и невнятен. Стало ясно, что на эти темы хозяин не расположен говорить. Об истории своего народа было сказано то, что имелось в его легендах, которые могли рассказать и более осведомлённые дорийцы.

Торопиться было некуда. Два дня можно было отдыхать. Потом должны были прибыть представители от дорийских вождей, и можно будет тронуться в дальнейший путь.

Путь шёл всё вверх по лесным тропам. Шли пешком небольшими переходами, часто отдыхая. Дорийцы явно не торопились. Гектономис успокаивал нетерпение Одиссея рассказами о куфах и их истории. Первые два дня пути они шли по их территории. Здесь можно было ничего не опасаться. Всё походило на прогулку по лесам. К концу третьего дня Одиссей заметил перемену в поведении сопровождающих их дорийцев. Они выслали вперёд и в стороны разведчиков, и оружие держали под руками наготове. Гектономис объяснил, заметив беспокойство Одиссея, что среди дорийцев нет единодушия в последнее время, и есть вожди, которые могут совершить неожиданное нападение, зная о его визите. Ведь всех дорийцев объединяет Большой Совет Вождей, и они все приглашены на Совет к Священному Камню. Сейчас их путь лежал именно туда. Об этом знали все дорийцы.

Про медведя говорили вот как. Это было очень давно. Он появился однажды и не пустил в пещеру жреца, который должен был в ней жить несколько дней. В те поры эту службу несли по очереди жрецы мужчины. Женщин жриц тогда было значительно меньше, чем мужчин. Пришёл другой жрец, ещё один, ещё следующий. Никого не пустил зверь. Одна смелая жрица вызвалась пойти, и он не стал её задерживать. Не всех жриц он пускал и позже. Сложилось всё так, что для служения у Камня выбирали ту жрицу, которую пускал медведь. Её стали даже именовать Медведицей. К этому привыкли, и, когда медведь ушёл через много лет, видимо, умирать, Медведица стала Старшей среди жрецов. А жрецов в дорийском народе называли с тех пор медвежьим племенем.

Медвежье племя было не малым и имело большое влияние на жизнь дорийцев. Вожди не принимали ни какого серьёзного решения без совета Медведицы. Скоро должно было наступить полнолуние. Сразу после него было решено провести Большой Совет Вождей. Поэтому Гектономис вёл Одиссея к этому священному месту, получив предварительное согласие Медведицы. Его было не так-то просто получить, но подаренное им серебряное зеркало из Трои, разрешило все сомнения жрицы. Женщины остаются женщинами всегда и везде. К тому же рассказ о царе Итаки, герое Троянской войны тоже был ей интересен.

Проблема была в том, что согласие на то, чтобы дорийские отряды двинулись на опустевшие земли Троады, она дала некоторым вождям совсем ещё недавно. Они сумели её убедить, что народу дорийцев это очень нужно. Да и подарки из Трои они тоже преподнесли храму и ей лично немалые. Она была мудрой, но молодой ещё женщиной, эта Медведица!

Гектономис знал, что волнует Одиссея и греков. И он был одним из тех вождей, которые не хотели вторгаться на территорию Троады. Он видел смысл не в освоении разорённых земель, к тому же будущих чуть позже предметом спора с сильными державами востока, а постепенном внедрении на благодатные земли Эллады. Кто-кто, а он то знал, что там дорийцам никто не сможет оказать сопротивления. Да, и спешить было некуда, дорийский народ ещё не был готов пахать землю и растить виноград. Ему ещё нужно было выйти из лесов и привыкнуть к другим условиям жизни.

Правда, этих своих убеждений Одиссею он не поведал. А с вождями об этом речь уже была. Но не все, правда, его поняли, пока. Некоторым из них было понятно, что время сейчас было их союзником, и визит Одиссея был как нельзя кстати. За короткое время им нужно было выяснить, как обстоят дела в действительности в самой Элладе. Туда направились разведчики. Они должны были “порыскать” хотя бы в северных землях Эллады. Греки сейчас видели в них союзников и доверяли им.

Одиссей всё это время, начиная с последнего разговора с Агамемноном, обдумывал различные варианты бесед и доводов в пользу своей задачи, которые он должен предъявить дорийским вождям. Было ясно одно, что он должен сыграть на тех обстоятельствах, которые приводили к раздорам в их среде. Гектономис говорил далеко не всё. Одиссей отлично понимал это. Его спутники, сопровождавшие и охранявшие Одиссея и его товарищей, плохо говорили по-гречески, или делали вид, что это было так.

Своим товарищам Одиссей ещё там, на берегу Геллеспонта, дал наставление не болтать лишнего и, вообще, говорить между собой только на родном диалекте, который дорийцы вряд ли понимали, на самом деле.

Спутники Одиссея, так же как и он сам, понимали не плохо уже привычную для них дорийскую речь, поэтому они прислушивались к разговорам своих охранников. Но воины дорийцы были немногословны; так что не много полезного для себя удалось подслушать грекам.

А времени до встречи с дорийскими вождями оставалось всё меньше.

Гектономис выслал вперёд своих вестников, и вскоре подошёл довольно крупный отряд воинов. Их привёл один из сподвижников вождя по Троянской войне. Он приветствовал Одиссея радостно и по дружески, хотя явно показывал своим людям, что общается со знатным и сильным вождём. Он и принёс весть, что Одиссея ждут и готовы принять несколько влиятельных вождей, собравшиеся для этого вместе.

Несколько позже выяснилось, что путь их будет проходить через заповедные земли храма, и им придётся приостановиться для того, чтобы быть представленными Верховной жрице – Медведице.

Это обстоятельство ещё больше озаботило Одиссея. Когда в дела мирские вмешиваются жрецы, а через них боги, всё становится совсем непонятно, действия приобретают странные следствия, ничего предусмотреть становится невозможно. Это Одиссей знал не понаслышке. Сколько раз их божественная воля ставила его перед неразрешимыми задачами. Но знал он и другое - сами они и разрешают эти ситуации. Надо только догадаться, кого из Олимпийцев просить о помощи в этот раз. Иногда, кто-то из них сам приходит на помощь, но просить всегда надёжнее.

Отряд подходил к большому лесному озеру, когда впереди на тропе появились две человеческие фигуры. Это были жрецы. Они несколько минут разговаривали с Гектономисом, а потом попросили Одиссея пойти с ними, оставив товарищам своё оружие. Дорийский вождь без слов показал ему, что так нужно сделать. У Одиссея после вчерашнего вечернего общения с Афиной, не было никаких сомнений, и он со спокойной душой отправился с провожатыми, у которых на одном плече была прикреплена небольшая накидка из медвежьей шкуры.

Шли не долго. После двух сотен шагов через заросли кустарника стала просматриваться поляна, а за ней крутой каменистый склон. Провожатые остановились, не выходя на поляну, и показали Одиссею, что он должен идти вперёд. Из-за поворота скалы вышла женщина. Она была в длинной белой тунике подпоясанной красным шнуром и над головой её возвышалась, но не лежала на белокурых волосах, медвежья голова. Женщина была молода и красива. Она стояла, опершись правой рукой о камень, а в левой ладони опущенной руки был багрово красный кристалл. Кивком головы, царственным жестом она показала. Что он может подойти к ней. И в пяти шагах её следующий жест остановил его. Одиссей чувствовал её гипнотическую силу, захотелось опуститься перед ней на колени, но в последний момент, будто чей-то лёгкий вздох за спиной пробудил его. Он глянул прямо в прекрасные голубые глаза Медведицы. Она улыбнулась и поприветствовала его на хорошем греческом языке, назвав его не царём, а древним критским словом, обозначавшем понятие “хозяин-отец народа”. Потом она пригласила Одиссея под невысокий свод пещеры, где стояли две деревянные скамьи, и на стенах были закреплены горящие смоляные факелы. Чуть в глубине на трёхногом основании стоял бронзовый сосуд с курениями. Пахло нежно и дурманяще. Одиссей взял себя в руки, и стал внимательно следить за своими ощущениями.

Прекрасные голубые глаза всё видели. От них нельзя было утаить ничего. Она, ещё раз улыбнувшись, сказала, что рада приветствовать в этих краях любимца Олимпийцев. И ещё она сказала, что у них будет потом время поговорить. За всё это время Одиссей не произнёс ни одного слова, но ей этого было и не надо. От него не скрылось её всеведение и умение читать мысли собеседника. Понял он и то, что жрица увидела его сопротивление своим чарам, и что ему предстоит ещё бороться с ней, мериться силами в умении скрывать и хитрить. Ему не была нужна эта игра, но она уже сделала первый ход в партии, и ему придётся делать ответный.

Одиссей подумал, выходя из пещерки и влияния Медведицы, что может надеяться только на помощь Афины, хотя это уже не её территория.

Спутники Одиссей были обеспокоены долгим его отсутствием. А ему показалось, что всё произошло очень быстро. Это было ещё одно открытие для него; это надо было учесть.

Лагерь на берегу озера был уже разбит, и начинало темнеть. Одиссей отказался от еды, приказа себя не беспокоить и удобно устроился на большом прибрежном камне. Вода плескалась у его ног, а мысли были далеко отсюда.

Утро было прохладным, тихим и ясным. А на душе у Одиссея было пусто и тоскливо. Но, его удивляло то, что мысли, которые угнетали его всю дорогу сюда, исчезли сами собой. Он знал, что и как он скажет вождям дорийцев.

Начиная с этого утра, события полетели подобно штормовому ветру, то налетая на него со свирепой скоростью, то вдруг давая передышку. Вожди приняли Одиссея как дорогого гостя. Угощениям не было видно конца, вина лились не переставая. Беседы длились долгими ночами до утренней зари. Так было три дня. Потом была уже знакомая баня с купанием в холодном горном ручье. И только пройдя все блага дорийского гостеприимства, Одиссей услышал слова о том, что можно будет обсудить вопросы, которые привели такого героя в далёкие края.

Гектономис проводил Одиссея, одного без его постоянных друзей-спутников, в небольшой дворец-крепость на лесной поляне. Он стоял на гранитном холме с крутыми склонами среди сосен, и был окружён дубовыми стенами с трёх сторон. Там, где был подъём, стена была в два человеческих роста высотой и выложена из огромных камней.

Вождей было, кроме Гектономиса, пятеро. Все они были не молоды и седобороды. Один казался, хотя и выглядел совсем бодро, очень старым. Простая одежда, какую носили все дорийские воины, дополнялась бронзовыми, с позолотой обручами на голове, да мягкими кожаными сапогами до середины икры на ногах.

Гектономис тоже был теперь одет как все они, и сидел на их стороне напротив Одиссея, но так, чтобы остальные вожди могли его видеть и слышать перевод, который он делал. Все сидели на деревянных табуретах со спинкой. Шесть табуретов стояли дугой, седьмой – в фокусе их внимания. Разговор начался без промедления с вопроса о том, какие заботы или дела привели Одиссея к ним. Но Одиссей знал, что этикет не требовал сразу отвечать на вопрос. Ответ мог быть достаточно пространным и неопределённым, чтобы вызвать новые вопросы. Иначе беседа не могла быть интересной. Он начал с причин, вызвавших эту войну, напомнил, что уже раньше были небольшие боевые столкновения троянцев с греками, и напряжённость постоянно подогревалась. Он похвалил действия дорийсих воинов в сражениях Троянской войны, их смелость и умение стремительно нападать и так же молниеносно рассеиваться.

Вожди кивали довольно седыми головами.

Потом Одиссей дал оценку результатов этой войны, и анализ сложившегося положения. Вот здесь и должен был быть достигнут нужный результат. Он знал, что дорийцы плохо знакомы с тем, что представляет собой Азия. Они ещё не были вхожи в большой цивилизованный мир, где делили земли могучие властители держав. Конечно, они знали о существовании государств хеттов, миттани, египтян, но о них эти дети вольной природы знали мало. Одиссей мог позволить себе любые выдумки. И он пользовался этим в полной мере. Важно было убедить их, что на территорию бывшей троянской державы претендуют те, у которых большое войско и много сил и богатств.

Беседа продолжалась долго. Вожди спрашивали, Одиссей отвечал. Беседовали ещё четыре дня. Теперь уже спрашивать удавалось и Одиссею. Вожди отвечали охотно о своей жизни и обычаях, но очень уклончиво и коротко о делах и планах.

Ждали прихода других вождей. Но, время шло, а никто не появлялся. Потом прибыли два гонца с известиями, что дела задерживают вождей. Надо было ждать сбора Большого Совета Вождей у Священного Камня.

Гектономис предложил Одиссею погостить это время у него. Выбирать было не из чего, и он согласился. Товарищи его должны были остаться на месте. Это не нравилось Одиссею, но пришлось согласиться и на это, поверив хозяевам, что с ними всё будет хорошо.

Всё было ново Одиссею. Необычные для него горные леса и деревни с разбросанными по склонам гор в ущельях, или теснящиеся около рек в широких долинах жилищами из деревянных брёвен, свободный нрав их жителей, и любопытство мальчишек. Их воинские игры были похожи на игры эллинов, но приёмы боя и оружие сильно отличались.

Гостеприимство дорийцев стало уже привычным. Семья Гектономиса была большой и состояла из семей всей ближней родни. За огромный стол садились все братья и сёстры с жёнами, мужьями и детьми, и ещё какие-то родственники. Ели обильно, вкусно, помногу и подолгу.

Прошло ближайшее полнолуние, подходило следующее. В горах выпал снег. Одиссей впервые видел настоящий зимний лес. Здесь был, казалось, далёкий север. На самом же деле до родной Итаки было не так далеко.

Наконец прибыл гонец, зовущий на Большой Совет. Собрались быстро. Этот путь показался Одиссею бесконечным. Прибыли опять в тот же дворец-крепость. Когда собрались все вожди, они отправились к Священному Камню. А Одиссей остался один. Ему было над чем подумать. Сидя на открытой галерее, он глядел на заснеженную вершину горы, которая поднималась на севере над верхушками стройных сосен. Сейчас ему было сложнее, чем в начале его визита. Время шло, события происходили вне его внимания. Он не знал, что делается на территории Троады, что предпринимают дорийцы. И, вообще, он был здесь уже не столько гостем, сколько, пускай почётным, но пленником. Все его действия зависели теперь от хозяев, да и жизнь, пожалуй, тоже. Он не мог узнать даже, где его спутники. Гектономис старался теперь не говорить с ним на серьёзные темы. Всё застыло в каком-то ожидании. Как этот лес, который ждал начала настоящей зимы.

Одиссей не успел ещё заснуть, когда к нему в дверь постучался негромко знакомый воин дориец из приближённых к Гектономису. Он сказал, что Одиссея сейчас зовёт к себе Медведица. Они спустились в лес по незаметной тропинке по задней стороне возвышенности и, вскоре пригнувшись, вошли в невысокую пещерку, где на стене горел факел. Провожатый дал его в руку Одиссею и показал тёмный вход в подземную галерею, которая вела в жилище Медведицы. Идти пришлось не долго. Одиссей оказался в просторном помещении, хорошо освещённом и красиво убранном. Здесь его встретили две девушки жрицы, забрали факел, предложили оставить свой меч и кинжал, сказав, что его безопасность в покоях “самой Медведицы” гарантирована. За расшитым красивым орнаментом занавесом был проход в следующее помещение, немного меньшего размера, но более уютного. Здесь было мягкое освещение, звериные шкуры на полу, две большие старинные амфоры, с орнаментами, в углублениях стен знакомые уже треножниками с курящимися благовониями.

Она тронула его своей искренностью. Одиссей почувствовал в ней некую беспомощность, и он ответил согласием помочь.

У занавеса появились бесшумно те же две жрицы. Они вывели его к выходу в лес, где его ждал провожатый.

На Большом Совете присутствовало семнадцать вождей. Двоих не было. Один молодой вождь участвовал в походе на другой берег Геллеспонта, другой был уже стар. Их представители приехали на Совет, но присутствовать без вызова вождей в собрании не имели права. Одиссей тоже был приглашённым. Его провели в большой зал Совета, когда были закончены там приветственные ритуалы и выбран ведущий сегодня Совет.

Поскольку гость был царского ранга, приветствовали его стоя. Сели на места все вместе с Одиссеем, когда его представил совету Гектономис и председательствующий сказал царю приветственное слово.

Одиссей надел белоснежную праздничную тунику с красной узорной окантовкой, широкий пояс с золотой отделкой и на голову водрузил свой золотой широкий обод с большим изумрудом надо лбом. На плечах его лежал синий шерстяной плащ с дорогой отделкой, финикийской работы.

Первый день был для приветственных речей и кратких хвалебных рассказов о своих племенах. В этот день не затрагивались вопросы войны или опасности, недоразумений и бед. В этот день по старинному обычаю все были друзьями, любили друг друга и говорили одни только хорошие и приятные слова. Так было заведено давно их предками, и ни кто не нарушал этого уложения. Одиссею тоже дали сказать приветственные слова. Причём, ни кто не переводил их. Многие, если не все вожди, понимали его. А, если кто-то и не понимал, всё равно, не было принято переводить, тем более, прерывать говорившего.

Потом было застолье. Вот здесь можно уже было говорить всё. И возникали споры, и слышались громкие не всегда добрые слова, но до ссор или распрей не доходило. А, когда дошло до общего пения, все прониклись духом гармонии.

На некоторые вопросы Одиссей постарался ответить подробно, в некоторых он отделался короткими ответами, сославшись на незнание этих вещей. Он понимал, что интересует дорийцев, и старался нарисовать им картину выгодную для решения своей задачи. Он ещё не знал, что дорийцы уже отправили своих людей в разные города Греции, и, что их отряды уже возвращаются с того берега пролива, не увидев на разорённых землях привлекательных для себя перспектив. Поэтому молодые активные вожди интересовались, что есть в Азии за пределами Троады, где можно отличиться и нажить богатства и славу. А убелённые сединами вожди больше спрашивали про греческие дела. И это не нравилось Одиссею и вызывало озабоченность. Правда, один из вождей сказал, что много слышал от дорийских воинов, участвовавших в Троянской войне, о воинской выучке и отваге спартанцев, но это дало Одиссею лишний повод задуматься о том, что старые вожди неспроста выведывают военную силу нынешней Эллады.

В один из этих вечеров за ним опять прислала Медведица. Одиссей решил, что ей надо бы в разговоре “подкинуть” мысль о хеттской угрозе. Он понимал, что сделать это будет очень трудно, ведь она могла читать мысли. Правда, Одиссей не знал, насколько эта её способность неотразима, и как можно её обмануть или усыпить её бдительность. Вряд ли в разговоре она всё время прослеживает за всеми мыслями собеседника. Надо бы попробовать проверить это.

Он уже уверенно и спокойно чувствовал себя с ней. Разговор получился в форме приятельской болтовни обо всём и ни о чём. Но было ясно, что жрицу интересует, как проходит совещание вождей, больше, чем она хочет это показать. Он стал осторожно подыгрывать ей. Это было выгодно сейчас. И то, что ему было нужно, он тоже сумел между всем остальным высказать. Но беспокойство он показал только в вопросе о судьбе своих спутников. Он ничего не знал о них, и просил, чтобы ему дали возможность с ними увидеться. Она обещала, между прочим, заметив, что всё равно всю зиму и ему, и им придётся быть гостями её храма.

Разговоры на Совете уже были скучны для Одиссея, но он посещал все заседания, стараясь почерпнуть хоть по крупицам интересующую его информацию. Были и отдельные разговоры с некоторыми вождями. Они выказывали ему своё расположение, и некоторые приглашали погостить у них.

Разъезжались разом все в один день. Гектономис перед отбытием пришёл к Одиссею проститься. Он позвал сюда царя Итаки и считал себя за него ответственным. Он сообщил, что Одиссею лучше всего не соглашаться ни на какие приглашения, а остаться под охраной гостеприимства жрецов. Ещё он предупредил Одиссея, чтобы тот был внимателен в общении с Медведицей, и не очень ей доверял. Как только море позволит перебраться на восточный берег Геллеспонта, он сам или его люди проводят гостей к куфам. Им заплатили за обратный перевоз. Важно до них добраться. Но это будет не раньше конца весны. С этим и простились, получилось, что навсегда.

Храм был пещерным. Он занимал многие десятки больших и малых пещер и пещерок, расположенных под поверхностью гористого леса. Они начинались вблизи озера и уходили внутрь горы в разные стороны, имели выходы вблизи и вдалеке от основной пещеры Медведицы. Мало кто из жрецов знал всю систему храмовых помещений и переходов.

Одиссея сразу после прощания с вождями проводили в помещение, где ему предстояло жить всё время пребывания у дорийцев. Он не знал и не мог предположить, сколько это будет. Из его пещеры, небольшой, но тёплой и уютной, был короткий и простой выход к озеру. Но вход в него для человека постороннего был почти неприметен.

На этот раз его провожали и показали всё, что ему было необходимо, жрецы мужчины. Они почти не знали греческого языка, и объясняли ему больше знаками, чем словами.

Ему было предложено пока отдохнуть и привыкнуть к новому жилищу. Он понимал, что нужно вырабатывать терпение; когда надо будет Медведице, за ним придут её посланцы.

Так и произошло. Сначала беседы были редкими, потом они стали проводить вместе почти каждый вечер. Разговаривали на разные темы, но частенько Медведица заговаривала о богах своих и Олимпийских. Она рассказывала Одиссею о тех, кто влияет на жизнь дорийцев. Они не жили как Олимпийцы где-то близко на Земле, они были небожителями, но очень похожими на тех, кто жил рядом с греками. Основным вершителем судеб дорийцев был лучезарный Феб-Солнце. Но Верховные Жрицы, Медведицы, общались с его отражением, а не с ним самим. Оно и было Полной Луной. Так велось издревле.

Одиссей, подумав, решил, что это не так уж безобидно для него. Греки лучезарного бога называли Аполлоном, а с ним у Одиссея были сложные и совсем не дружественные отношения. Одиссей не считал его своим врагом, но недоброжелателем своим видел не один раз. Афина предупреждала его и сейчас о коварстве Медведицы, и призывала к осмотрительности.

Медведица несколько раз предлагала присутствовать на мистериях, посвящённых различным природным датам. Он согласился посмотреть, как жрецы будут отмечать конец года в самый короткий день, когда солнце дольше всего не показывается над горизонтом. В этом празднике участвуют не только жрецы, но и жители ближних поселений. В этот раз собирались быть в храме и несколько вождей. Обещала Медведица привести на праздник и его товарищей, которых он до сих пор не видел. Это решило его сомнения.

Мистерия начиналась перед самым восходом светила, когда оно появлялось из-за лесистого холма на востоке. Гимн солнцу исполнялся многоголосым хором из сотен жрецов и многих-многих гостей, которые были и зрителями и участниками. На огромной поляне могли поместиться несколько тысяч человек. Жрецы уходили в пещеры храма, чтобы снова выйти для новых священных действий. Они менялись, а гости оставались на месте. Всё закончилось только тогда, когда золотой диск скрылся за высокой горой на западе. Тогда многие пришедшие на праздник начали разжигать костры по краю поляны, и ещё долго не расходились, подогрев себя вином и едой, пели и плясали, славя солнце, которое согревает и даёт жизнь.

Одиссей встретил своих друзей, но радости от встречи не было. Они будто забыли всё, что было раньше. Их пустые, рассеянные взоры говорили о том, что они не в себе. Они тихо стояли среди жрецов, не проявляя интереса к происходящему. Одиссей их тоже, по-видимому, не интересовал, хотя нельзя было предположить, что они его не узнали. Их странное поведение сказало Одиссею очень многое. Он понял и то, что Медведица не просто так уступила его настойчивым просьбам, повидать их. Это был предметный урок.

После праздника на него стали оказывать настойчивое давление, хотя и очень мягкое, чтобы он принял участие в других ритуалах. Намекали аккуратно и, что его могут принудить против его воли, как это было с его товарищами.

Одиссею всё больше нравились прогулки по настоящему зимнему лесу. Дышалось легко, и мысли приходили в порядок. Ему всё чаще казалось, что ему навязывают какую-то мысль. Какую, он не мог пока понять, и это его беспокоило. Он ходил по глубокому снегу, мял его в пальцах до того, что они переставали чувствовать холод, охлаждал лоб, но решения загадки не находил.

Однажды он ушёл дальше обычного, и вышел на большую поляну, где человек тридцать обнажённых до пояса крепких молодых мужчин делали энергичные упражнения, демонстрируя удары и нападения длинными палками. Он понял, что это обучение молодых воинов. Приёмы боя были почти такие же, какими пользовались греческие воины, но орудия были длиннее и тяжелее, чем у них. Одиссей вспомнил свою юность, и эти суровые мальчишеские развлечения, когда учение стимулировалось тем, что плохо учась, ты получаешь болезненные удары.

Одиссея заметили. Старший или учитель подошёл к нему и спросил, что он тут делает. Оказалось, что царя Итаки здесь знали, и это были жрецы монастыря. Собственно эти жрецы и были воинами. Они не были против его присутствия, больше того, старший предложил ему, опытному воину, показать какой-нибудь интересный приём, если он не против.

Он стал приходить на поляну регулярно. Это было приятным и полезным развлечением. Его мышцы стали подавать голове нужные сигналы, и он стал возвращаться в нормальное состояние.

Вскоре выяснилось, что такие вольности в поведении “высокого гостя” не входят в планы Медведицы. Во время тренировок воинов-жрецов, с некоторых пор у него появились срочные и неотложные встречи то с самой Медведицей, то с кем-то из её приближённых.

Зима подходила к концу. В воздухе появился запах весны, солнце осаживало снег на полянах, с веток деревьев он сходил капелью. Не ежевечерние теперь встречи с Верховной Жрицей стали носить другой характер. Она каждый раз вела себя по иному. Одиссея это сначала забавляло, потом он понял, что она таким образом “подбирает к нему ключи”. Была у него мысль спросить впрямую, что ей от него надо. Но что-то удерживало его от этого.

Потом ему, видимо, стали добавлять в пищу какие-то снадобья. У него появилась сонливость и некоторая апатия. Но это было недолго, и прекратилось.

Некоторые вечера они проводили не вдвоём, а вместе с несколькими молодыми жрицами. Медведица говорила, что они хотят поучиться правильно говорить по-гречески. Но девушки всё настоятельнее проявляли в нём физическое влечение. Иногда Медведица покидала их на время. Тогда жрицы вели себя откровенно вольно. Одиссей решил, что “от него не убудет”, если всё будет под его контролем. Но он просыпался, обычно, после таких развлечений у себя в жилище, не помня того, что и как было с ним. Однажды он понял, что утро это не следующего дня, а их прошло несколько. Но прогулки на поляну к воинам опять стали возможны. Поляна покрылась уже свежей травой. Ему это нравилось, он набирал силы. Но в завтра он перестал заглядывать. Всё как-то изменилось для него. Медведица теперь уже не казалась ему коварной. Он видел в ней молодую красивую женщину. Она становилась всё больше желанной.

Она оставила его в своих покоях жить. Всё пошло по-другому. Его обуяла любовь!

Однажды, они гуляли по красивой дубовой роще. Медведица ушла немного вперёд, а Одиссей немного отстал, задержавшись у небольшого ручейка. Обернувшись, он заметил, что листья на деревьях пожелтели, и понял, что уже настала осень. Его мысли, беспомощно крутясь в голове, что-то пытались найти, куда-то его звали, но он не мог понять, куда. Медведица обернулась и быстро пошла к нему, уловив его поиски. Одиссей смотрел на её приближающееся лицо, и оно начало меняться. Сначала выплыл из сознания знакомый лик богини Афины, строгий и требовательный. Потом начал выплывать новый образ, такой знакомый и почти забытый. Это было лицо Пенелопы. Он повернулся и побежал от Медведицы. Побежал к озеру, где был его любимый камень. Она не стала его догонять.

В этот вечер Медведица пришла к нему в его маленькую пещеру сама. Сама она начала и сложный разговор, к которому Одиссей не был ещё готов. Он ещё не отошёл от того потрясения, которое так сразило его душу днём. Его память вырывала картинки прошлого, то детства, то войны, то недавние события, то давно прошедшие. Очень трудно выстраивалась временная цепочка. Он с мучением разрывал покрывало колдовского гипноза Медведицы; и вот теперь она пришла снова. Он приготовился защищать то, что только начало восстанавливаться. Но она тихо села на табурет и попросила её выслушать внимательно.

Свой рассказ она начала издалека. Речь шла о том, что Одиссей уже понял сам, о том, что дорийские племена переживали глубокий кризис. Вожди ссорились между собой, начались междоусобицы, пока ещё без пролития крови, но уже достаточно злобные. Счастье, что не было вблизи достаточно сильных и враждебных народов. Среди молодых вождей зрела идея сильной власти одного правителя - царя. Жрецы тоже хотели получить большее влияние на народ и вождей, в первую очередь. Поэтому они постепенно оттесняли женщин жриц от тех преимуществ, которые были пока у них. Старинная традиция главенства женщины – Медведицы многим была не по нутру.

Боги в минуты духовного откровения подсказали ей мысль – родить сына от героя полубога, каким мог стать для её людей сейчас только он, Одиссей. Для этого она предлагала ему участвовать в мистериях; и очень зря не сказала ему всего раньше. Она боялась, что он откажется, а всё зная, сумеет противостоять её чарам. Теперь она носит под сердцем его дитя, и не боится уже ничего. Теперь она может его ещё раз просить принять участие в мистерии, где он на глазах у тысяч дорийцев уйдёт с богами на небо. Она знает, как это сделать, чтобы все поверили в чудо. Он же тихо и незаметно отбудет домой, или туда, куда ему надо. Сын его станет единым и сильным царём дорийцев. Это ей обещали боги!

К спутанным мыслям Одиссея прибавились новые, совсем неуправляемые, и это внесло в его метущееся сознание ещё больший сумбур. Это спасло его от всеведения Медведицы. Прочитать в таком бурном и беспорядочном потоке хоть одну мысль было просто невозможно.

Она не ждала его согласия. Она сказала, что до мистерии осталось двадцать дней, и ушла.

Из хаоса родился порядок. Теперь ему было ясно, что после мистерии его роль будет сыграна до конца. Уйти к богам он должен по-настоящему. А сохранить жизнь можно, только перехитрив коварную жрицу. Надо обмануть и её верных помощниц.

Он спал в эту ночь сном младенца. И сны ему виделись детские – мать с отцом, друзья и любимый пёс. А потом снилась Пенелопа. Она просила его вернуться, спасти себя и всех их, которым очень плохо без него.

У Одиссея была единственная надежда на помощь Гектономиса. Он пошёл на поляну к воинам-жрецам. Одним из наставников там был знакомый воин из отряда его друга. Он нашёл его и тихо, не привлекая внимания, просил передать дорийскому вождю, что ему срочно нужна помощь, что он в опасности. Одиссей был уверен в том, что воин выполнит его просьбу.

Теперь он каждый день ходил тренировать своё тело, а вечерами на берегу озера приводил в порядок свой дух. Он смотрел на отражение в глади озера Луны, этого отражения сияющего света Солнца. Он играл с Фебом-Аполлоном в свою игру – отражение отражения становилось с каждым днём всё более полным. А он говорил ему, что оно для него будет ещё много раз расти и уменьшаться; и ни какая Медведица с её колдовством не сумеет его убить. Этот их спор, в котором двойному отражению невозможно было ему ответить, нравился Одиссею. Он всё больше верил в свою победу.

На шестой день после их разговора с наставником воинов на поляне появилось ещё одно знакомое лицо. Ему была назначена вечерняя встреча. Посланный Гектономисом воин заверил, что он сделает всё, о чём его попросит царь Итаки; так ему приказано вождём. Одиссей сказал, что его собираются убить в праздничной мистерии. Спасти его реально может только бегство. Посланец просил его завтра повторить свидание с ним, и быть готовым к действиям в любой момент. Назавтра он предложил организовать побег к куфам через два дня ночью.

В ночь побега небо затянуло низкими облаками. Вскоре пошёл первый в этом году снег. Это была милость богов. Снег покрыл их следы. Вскоре они вышли к опушке леса, где были привязаны две лошади с провиантом и оружием. К рассвету они были уже далеко, а к следующему утру их встретили на своей территории три воина куфа.

Одиссей распрощался с проводником и землями дорийцев навсегда.

Старый знакомый встретил Одиссея так же радушно, как и в первый раз. Но теперь после бани и угощения в присутствии только его самого и двух его сыновей, они остались вдвоём обсудить положение. Одиссей с трудом вспомнил сложное имя дорийского вождя. Оно было старинным, как объяснили в прошлый раз, и звучало очень непривычно для уха грека – Кротавитапишел. Белобородый дориец видел это затруднение гостя, и предложил Одиссею называть его братом. За это выпили по кубку горьковато сладкого вина.

Было решено до того времени, когда куфы начинали выходить в море, Одиссею жить в удалённой от моря деревеньке, куда частые гости дорийцы не заглядывали ни когда. Вождь обещал сохранить тайну его пребывания в своих землях. Он сам был в этом заинтересован. С дорийцами отношения складывались непросто. Сила была на их стороне, приходилось уступать почти всем их требованиям. Держались на том, что куфы были нужны дорийцам как моряки и строители лодок, которые плавали по морю.

В деревне этой греческого языка ни кто не понимал, но все они неплохо знали язык дорийцев. Одиссей за последнее время освоил его вполне. Он отдыхал от своих приключений, разговаривал со стариками, которым в зимний период делать было нечего, и играл с мальчишками. Он заметил, что это общение стало ему особенно приятным.

Зима пробежала быстро. Снег в несколько дней сошёл с холмов. На их склонах начала пробиваться свежая зелёная трава и цветы. В этот раз это радовало Одиссея как-то по особенному. Он ждал перемен в своей судьбе, и верил в удачу.

Вскоре появился вестник от Кротавитапишела. Он сказал, в какой день Одиссей должен тронуться в обратный путь. Ему предстояло, не задерживаясь, сразу же начать плавание. Всё необходимое для этого будет приготовлено.

День был прохладным и ясным со свежим попутным ветром. Судно было небольшое с шестью парами вёсел и хорошим парусом, а кипитай опытный и немолодой уже куф. Шли под парусом, и гребцы отдыхали, поставив лица тёплому солнцу.

Шторм налетел неожиданно под вечер. Резким порывом ветра, вдруг развернуло парус, оборвав снасти. Лодка сильно накренилась, зачерпнув воду всем бортом. Море покрылось белой пеной, волны стали частыми сильными ударами бить в борт. Парус никак не удавалось поймать за фалы, чтобы убрать с мачты. Сильный порыв ветра сломал мачту у основания, и она легла всей тяжестью на борт. От неё надо было избавиться, но это мореходам никак не удавалось. Одиссей помогал команде, как мог. Наконец, удалось столкнуть мачту в море, но сильный удар волны выкинул за борт и самого Одиссея. Он успел схватить конец верёвки, прикреплённой к мачте и подтянуться к её бревну-телу. Лодка быстро удалялась от него, и он видел, как волна перевернула её. Волны пытались оторвать Одиссея от мачты, но он обхватил её ногами и руками, не давая свирепым пенным валам сбросить себя со спасительного куска дерева. В какой-то миг чьи-то руки вцепились в его тело, и потащили опять в воду, но он выдержал этот рывок и схватил за одежду человека, ищущего спасения. Это оказался кипитай. Он боролся за жизнь из последних сил, когда уже сознание покидало его. Одиссею с трудом удалось вытащить его на мачтовый ствол. Через некоторое время куф пришёл в себя и узнал своего спасителя, но сил поблагодарить у него, видимо, не было. Им достаточно было встретиться взглядами. Так они и лежали, обняв деревянный ствол, голова к голове, захлёбываясь солёной водой и уже плохо ощущая коченеющие тела. Начало темнеть, и ветер уменьшил свою свирепость, а вскоре и совсем стих. Море успокоилось и только мягко, словно баюкая на вечный сон, покачивало своих пленников.

Много позже жизнь стала возвращаться к нему. Послышались голоса. Он почувствовал тепло на лице, потом жёсткую неровность под спиной. Голоса превратились в слова его родного языка; они были понятны. Он понял, что говорят о нём, о том, что он ещё живой. Одиссей вдохнул всей грудью и открыл глаза. Ему пришлось их сразу же зажмурить потому, что в них ударило солнце. Это оно грело его лицо, оно ярко светило, и было от этого глазам больно. Голоса звучали радостно и приветливо. Они узнали его, Одиссея. Они были свои, эти люди.

Ему помогли перевернуться на бок. Было больно, но это не имело значения. Он всматривался в лица и грязную оборванную одежду. Потом узнавал своих подданных, не сразу всех. Они тоже изменились за это время, и с ними тоже что-то произошло.

Радость была общей искренней и оправданной. Для Одиссея эта встреча означала, что есть помощники в борьбе за жизнь, которая была не так легка. Для его подданных это было обретением того, кто будет ими руководить в нелёгкой ситуации. Эти люди привыкли слушаться приказов. Теперь было, кому их отдавать.

Первым делом нашли чистый ручей и сумели помыться и напиться прозрачной, но холодной водой. Потом, подкрепились немногой пищей, которая была в их распоряжении. За это время высохли, разложенные на камнях одежды. Одетые в чистое, согревшиеся и утолившие острый голод, они могли уже собраться с мыслями. Одиссей выяснил, чем они располагают для обеспечения своей безопасности в пути. У них на восемь человек было три поясных кинжала и, выброшенный морем щит. Это был трофей, маленький щит степных конников. Он был гораздо меньшего размера, чем греческий, из двух слоёв кожи и совсем лёгкий. Им можно было отбить удар камня, пущенного из пращи или дротика, или прикрыть спину от пущенной вслед стрелы, но удар меча или боевого топора он не мог отразить. Этого степнякам не требовалось, они не сходились обычно в рукопашной схватке. Греки шутили, что степнякам в их просторах негде укрыться от дождя, вот они и прикрывают этими щитами свои головы. Нашлась вскоре и крепкая дубинка из омытого морской водой сучка какого-то смолистого дерева. В умелой руке это тоже было неплохое оружие.

Только теперь Одиссей стал расспрашивать своих товарищей о том, как они провели эти полтора года, и что знают о событиях в мире. Знали они не очень много. Из того, что его интересовало, практически ничего.

За разговорами время подошло к вечеру, и надо было подумать об устройстве ночлега. Места эти были знакомы ещё со времени Троянской войны. Надо было отойти от морского берега на небольшое расстояние, и найти приют среди кустарников и деревьев. Расположились под покровом олив на ложе из прошлогодних листьев. Сухой терновник, оказавшийся вблизи, дал пищу яркому и горячему костру.

Утро было тёплым и ясным. Но ясности в мыслях у Одиссея от этого не прибавилось. После скудного завтрака стало понятно, что надо в первую очередь подумать о пропитании. К счастью, места были знакомы спутникам Одиссея со времён войны. Они знали, где вблизи имеются не разорённые хозяйства. Это усиливало надежду на успех. Собирать было нечего, так что двинулись в путь сразу же. Одиссей, как будто первый раз видел эти места. Его долгое пребывание в состоянии полузабытья у Медведицы, видимо, что-то стёрло из его памяти.

Было уже за полдень, когда они увидели строения, скромно выглядывающие из-за оливковой рощицы. Людей не было видно, но, когда они подошли близко к дому, из него вышли больше десятка мужчин с оружием или крепкими палками в руках. Встреча была не очень приветливой. Надо ли было открываться? Сказались простыми моряками, потерпевшими кораблекрушение. О шторме хозяева поселения знали, и, всё же с некоторой долей осторожности, пустили их в дом. Они не скрывали, что греки им не симпатичны, но потерпевшие беду достойны помощи. Им дали отдохнуть, покормили, дали припасов на два дня пути, и показали дорогу к ближайшему поселению, откуда можно будет добраться до моря.

Пришлось идти не в том направлении, куда хотел бы Одиссей, но открывать своих планов он был не намерен. Они прошли несколько часов на юг по хорошей дороге, а потом свернули на восток. К вечеру на ночлег они остановились в небольшом лесочке у родника.

Чем дальше отряд уходил от Трои, тем спокойнее и благожелательнее относились к ним местные жители. Через несколько дней пути они достигли тех мест, куда ахейские воины не доходили. Здесь их принимали радушно и безбоязненно. Правда о шайках грабителей, которых много развелось в годы войны, знали и здесь. Но отпор им умели давать в селениях; они промышляли больше на дорогах и лесных тропах, где можно было застать врасплох обоз, торговца с товаром или крестьян с продуктами.

Однажды под вечер отряд приближался к выбранному месту ночлега на опушке леса у ручья, журчание которого было слышно далеко в тишине красивой долины. Оставив слева гряду больших камней, они вошли в тень высоких и стройных сосен. В этот момент из-за камней выскочили несколько человек с луками. Десяток стрел полетел в сторону Одиссея и его людей. Две из них попали в цель. Одна вошла глубоко в шею под ухом одному из путников, убив его наповал, другая попала под левую лопатку второму. Отряд быстро ретировался за деревьями. Один из спутников Одиссея на последнем постое в деревне “позаимствовал” у хозяина пращу. Сейчас он воспользовался этим оружием. Удачно пущенный камень ударил прямо в лоб одного из нападавших, и товарищи спешно оттащили его за камни.

Ещё не зашло солнце, как похоронили под деревом двоих своих спутников, без полагающихся обрядов, торопясь справиться с делом до темноты. Постарались зарыть своих товарищей поглубже, чтобы не раскопали их звери лесные. Костёр в эту ночь тоже не разводили, боясь повторения нападения. А под утро пошёл дождь. Он был очень близок их настроению; он плакал за них. Эти воины прошли все десять лет войны, спаслись несколько дней назад во время шторма, а сейчас Судьба завершила их земной путь.

Разведку места, с которого произошло нападение, утром сделали. Удача не совсем покинула маленький отряд. Нападавшие, видимо, были настолько обескуражены полученным отпором, что не забрали даже лук того, кого поразил камень. Спутники Одиссея подобрали на опушке стрелы, и теперь у них было оружие для охоты. Это, действительно, была удача, полученная дорогой ценой двух жизней.

Дальнейший путь лежал по лесам и горам. Селения встречались редко. Когда на пути встречалась тропа в попутном направлении, шли по ней. Но чаще всего тропы это были звериные, которые вели, как раз, в сторону от человеческого жилья. Лук сейчас служил им самую дорогую службу. Мясо было единственной пищей. Но уже начинали созревать ягоды. Правда, путники плохо знали, что было съедобным в этих краях, приходилось рисковать, но, пока, всё шло без осложнений.

Вскоре потеряли ещё одного товарища. Под вечер остановились на ночлег в удобной лощинке. Густой кустарник закрывал стоянку с одной стороны. Под ним хорошо и удобно можно было устроиться на ночь. Небольшая поляна для костра и рядом ручеёк с чистой холодной водой. Что ещё надо для уставшего путника. Развели костёр. Два товарища разошлись в разные стороны за дровами, пока ещё не стемнело. Вдруг, оставшиеся вздрогнули от пронзительного жуткого крика, который как-то резко оборвался. И всё стало тихо. Пошли все вместе на крик, изготовив оружие к действию. В тридцати шагах они обнаружили своего товарища с разорванным горлом в луже крови.

Всю ночь жгли большой костёр и дежурили по двое. Поспать не удалось ни кому; так в полудрёме, вздрагивая при каждом звуке из леса, и провели ночь.

Утром похоронили товарища. Их осталось теперь пятеро. Одиссей приказал двигаться вперёд цепочкой, на расстоянии нескольких шагов друг от друга, не выпуская впереди идущего товарища из виду. Сам он шёл последним, замыкая цепочку. Пошли через то место, где вчера погиб их товарищ. Кроме сломанной ветки и засохшей крови на траве никаких следов не было видно.

Потом пошли селения, где греческого языка не понимали, но путников принимали радушно. Однажды им сумели объяснить, как добраться до ближайшего города. Это уже были владения хеттов. Лето кончилось, ночи стали прохладнее, но днём ещё солнце было беспощадно жгучим. Одежда путников изрядно поизносилась, лица, руки, ноги и всё, что было открыто солнечным лучам, покрылось тёмным загаром, волосы и бороды, давно не зная гребня, стали выглядеть не лучше, чем звериная шкура в период линьки. Появляться в таком виде в городе было просто опасно. В лучшем случае могли просто не пустить в его ворота. Но предприимчивые жители Итаки нашли и здесь выход. Наступило время сбора урожая. В одном маленьком селении они нанялись на работу к вдове хозяйке большого сада и виноградника. Они не оговаривали оплаты, просили пропитание и ночлег. У сердобольной хозяйки было три дочери, уже почти взрослые девушки. Да и мама была ещё довольно молода и миловидна. А усталые и покрытые дорожной грязью мужчины, возраста которых невозможно было определить, вызвали у неё естественную жалость. Она дала им два дня на то, чтобы привести себя немного в порядок. Когда они помылись, выспались и привели в порядок волосы и бороды, стало видно, что это не просто бродяги.

На третье утро они вышли на работу вчетвером. Спутники Одиссея впервые возроптали и воспротивились его воле, сказав ему решительно, что не допустят, чтобы их царь работал вместе с ними, как простой человек. Одиссей, подумав, не стал с ними спорить. Но он пошёл вместе с ними на виноградник, чтобы не оставаться в доме, в пристройке которого их поселили.

Хозяйка сразу же почувствовала некоторую разницу в положении своих новых работников, но в предыдущие дни это не очень было заметно по их поведению. Они привыкли за месяцы странствий всё делать и делить поровну. Только распоряжения Одиссея ни кто никогда не обсуждал. Но теперь всё изменилось.

В середине дня младшая дочь рассказала хозяйке, что один из её работников сначала ходил, что-то смотрел вокруг, потом сидел на камне, и только иногда подходил к другим с вопросами. Девочка заметила, что они к нему обращались не так как друг к другу, а с почтением. Мать ничего ей не ответила, но сама заинтересовалась этим сообщением. Она немного говорила по-гречески. Её отец имел торговое дело и бывал на далёких греческих островах. Однажды они около полугода жили всей семьёй на побережье Эгейского моря. Она общалась с детьми деловых партнёров отца, и с тех давних пор ещё многое помнила. Правда, говор этих пятерых странников ей было очень трудно понимать. Они говорили быстро и с особыми интонациями, но всё же разговор у неё с ними получался.

Вскоре в селение прибыл представитель царской власти хеттов, чиновник и градоначальник в этом захолустье. Это был немолодой уже грузный мужчина, который проявлял явное неудовольствие тем, что ему пришлось двинуться в двухдневную поездку из своего тихого и уютного особняка в небольшом, но главном в этом удалённом от центра крае, городка. Посланец местных жителей с восторгом рассказывал, что у них в селении объявился царь греков, который держит путь в столицу Хатуси, что его корабль потерпел крушение во время шторма, а они, жители маленькой деревни, спасли его и его спутников от верной голодной смерти. Представитель власти уяснил главное из многих рассказов посланца. Раз это царь и идёт с миссией в столицу, то стоит оказать ему помощь, тем самым, заслужив поощрение своего владыки. В противном случае можно попасть в немилость, а это опасно и страшно.

Хозяйка дала, теперь уже своим гостям, а не работникам, приличную одежду. Причём для Одиссея где-то нашёлся греческий наряд. Правда это была одежда, которую носили греки азиатского побережья; на Итаке он носил совсем другое. Но для местных жителей это было неизвестно. Они искренне радовались своей находке и подарку царю. В таком виде он и предстал перед чиновником, который, по всему, не знал как себя держать. Одиссея это всё забавляло, но он понимал, что от этих людей сейчас зависит его судьба и судьба того дела, которое он должен сделать.

Но, время пришло, и они тронулись в путь. Двухдневное путешествие дало возможность Одиссею спокойно подумать о своих делах. Ехали, тоже не торопясь, по осенним не жарким уже лесам, с частыми привалами и обильными трапезами.

Так всё и сделали.

В тот же день к правителю провинции (губернатору) отправился вестник. Он понёс устное донесение от градоправителя. До центра провинции было не близко, по хорошим дорогам больше половины лунного месяца пути. Осень в этом году была ранняя и холодная, на горных перевалах уже выпадал снег. Так что ответа раньше весны, видимо, ждать не приходилось.

Одиссея с его спутниками поселили в небольшом домике в дальнем конце огромного сада. Здесь когда-то жил садовник со своей семьёй. Но нынешний садовник был сыном градоправителя, прижитым с дочерью умершего уже жильца этого домика. Толстый хозяин всего этого, по доброте душевной, поселил своего отпрыска в пристройке к своему дому и оставил за ним, когда тот подрос, должность его деда садовника.

Домик не был особенно уютным и чистым, но здесь было тепло, и прибывших никто не видел и не беспокоил. Хозяин, вроде бы, обращался к Одиссею с подобающим царскому званию почтением, но держал себя на удалённом расстоянии. Иногда, к Одиссею приходил слуга в богатых одеждах, видимо, дворецкий или ещё кто-то из приближённых хозяина, и церемонно приглашал его на вечерний ужин и беседу в покои. Спутников Одиссея это не касалось.

Одиссею не очень нравились эти вечерние приёмы, где кроме него бывали всего два родственника хозяина, тоже не молодых и тоже толстых. Разговор шёл через толмача и тянулся, обычно, довольно вяло. Иногда Одиссей позволял себе отказаться от приглашения, сославшись на плохое настроение или самочувствие. Это было нужно, чтобы показать, что решение за ним. Он понимал, что хозяину, периодически, нужно указывать, что он не просто гость.

Осень и зима тянулись томительно. Но всему бывает конец.

Одиссей почувствовал изменение в поведении слуг, которые их обихаживали. Их было двое – один местный, другой египтянин. Этот второй иногда отвечал на вопросы, заданные на его родном языке. Вот и теперь, он признался Одиссею, что кого-то ждут, а гонец вернулся.

Это сказало Одиссею очень многое. Он понял, что надо готовиться к изменениям в их жизни. Он давно уже не обращался за помощью к богам. Теперь он о них вспомнил.

Своих спутников царь не стал беспокоить сообщением, тем более что не проверенным. А они тоже узнали эту новость через домашнюю прислугу, которая всё всегда знает о своих хозяевах. Но Одиссея они тоже решили не беспокоить, пока. Они заметили, что их господин временами уходит в дальний конец сада, где один часами просиживает на старой кривой оливе, думая о чём-то своём. Было о чём подумать. Вспоминалась вся его жизнь, всё хорошее и плохое. Одиссей как-то однажды набрёл на мысль, что вот так, наверное, готовятся к смерти осуждённые на казнь. Он одёрнул себя, и обратился с молитвой о прощении к Афине. И ответ ему пришёл – “Не обманывай себя, ты же не боишься смерти. Впереди у тебя испытание! А сколько их позади? Так в чём дело? Или лень одолела? Сейчас ты господин только над самим собой. Вот и властвуй над этими подданными в одном своём лице!” Это вызвало внутренний смех, но приподняло дух.

Когда он вернулся в дом, его спутники почувствовали перемену и, переглянувшись, повинились, что скрыли от него новость. Он не стал их бранить, а сказал, что тоже уже знает об этом. Решили быть готовыми к любому исходу. Ожидание стало более определённым, стало ясно, чего ждали. Прошло две, потом три, лунных четверти. Наконец, в доме началась какая-то суетная беготня. Одиссей без приглашения явился к хозяину дома и сказал, что сам будет встречать гостей из губернского города. Хозяин воспринял это как приказ и, стушевавшись, согласился с гостем.

Ещё в воротах Одиссей заметил знакомое лицо. Да, это был посланец Агамемнона по имени Якон. Он что-то сказал ехавшему рядом всаднику в богато украшенном доспехе. Как только сошли с лошадей, он быстрыми шагами направился прямо к Одиссею и низко поклонился ему. Царь дружески обнял его, показывая своё одобрение. Обстановка стала понятной для представителей власти, и приветствия приняли протокольный характер.

Управлял провинцией старый берсерк – “храбрейший из храбрых”. Он получил этот титул и этот пост от царя Суппилулиумаса за верную службу, храбрость в бою и военные успехи в нескольких кампаниях на востоке и севере. Встречать почётного гостя отправился сын правителя, тоже воин и тоже храбрый как отец. Он с уважением и приязнью общался с Одиссеем, и всячески показывал своё влияние, власть и возможности.

Предстоящая дорога была дальней и непростой. Поэтому готовились в путь тщательно и не торопясь. Двигалась кавалькада тоже не очень бойко. В каждом населённом пункте, которых немало было на пути, останавливались на день-два. Обеды и вечерние трапезы были обильны и продолжительны.

Высокие стены из светлого камня окружали город-крепость с названием Хордиани. Он стоял на высоком берегу реки, и был укреплён, на опытный взгляд воина, не хуже Трои.

Этот путь, как и любая дорога, пришёл к своему концу. Встречи, приёмы и церемонные разговоры длились несколько дней. Потом пришло время деловых разговоров. Седоволосый и грузный правитель был немногословен и умён. Это сразу понял Одиссей. Ему предстояло вести очень осторожные беседы, и попытаться сделать старика своим союзником. Он понимал, что тот отправил в столицу своего посланца с сообщением царю о прибытии гостя, и ждёт ответа.

Через некоторое время Якон, который был переводчиком во всех разговорах, сказал Одиссею, что появились какие-то новые обстоятельства, и они могут осложнить все дела. Что это были за обстоятельства, он сам ещё не знал, но видел некоторые изменения в отношении к гостям. Он связывал это с событиями на юге страны, где уже не один год шли военные столкновения. Пришло сообщение, что в новом осложнении повинны греки с южных островов. Их отряды появились в стане извечных врагов хеттов в Сирии.

Последний разговор с правителем был откровенным и неожиданным для Одиссея. Старик сам вызвал его и сказал, что только уважение воина к такому как он, победителю Трои, даёт ему право нарушить волю царя. Гонец ещё не вернулся, но через своих людей правитель уже знал, что судьба Одиссея и его спутников будет плачевна, если их по приказу царя доставят в столицу. А такой приказ уже приближался вместе с гонцом. Правитель предложил покинуть его город тайно ночью до приезда гонца. Он-то отговорится; ведь приказа он ещё не должен знать. Да и бояться в его-то годы уже нечего.

Ночью он пришлёт к Одиссею провожатого, который выведет их за городские ворота и познакомит с караванщиками, которые пойдут утром на юг в Финикию и дальше в Египет. Караванщикам будет уплачено за услугу. Но имени своего Одиссей им не должен открывать. Пусть он будет купцом из Миттани по имени Уллиль, которому отсюда надо срочно и без огласки сбежать. Этот шанс старый вояка и политик не советовал упускать.

Одиссей поблагодарил от души. Он понял, что его миссия закончена, и неудачно. Теперь надо было спасать свою жизнь. Они успели поговорить и о том, что волновало Одиссея, и было его заботой уже не один год. Прошло почти три года со времени окончания войны. Одиссей многого не знал из событий, которые происходили в большом мире. Берсерк был осведомлён гораздо лучше. Он знал, что дорийцы сделали разведку на территории разорённой Троады, и знают, что хеттам нынче не до неё. Поэтому свой взгляд, по некоторым данным, они могут обратить на южного соседа, Элладу. Но хетты не заинтересованы сейчас в ослаблении Греции. Поэтому они будут наведываться в западные от себя земли небольшими отрядами, демонстрируя своё присутствие. Это заставит дорийцев посматривать на восток, и держать силы на случай необходимости бросить их туда. Это их на некоторое время отвлечёт от активных действий на южных границах. Берсерк считал, что это в данный момент для хеттов правильно. Это он докладывал лично царю, и тот с ним согласился. Одиссею это дало некоторое облегчение в его невесёлых мыслях.

Следующий его шаг был просчитан не им самим, но человеком умным. И на том спасибо ему!

Караванщики вопросов не задавали, а указали пришедшим их место. Тронулись с рассветом. Вскоре переправились на другой берег реки и городские стены пропали из вида. Провожатый доехал с ними до переправы и попрощался. Дорога Одиссею не доставляла радости, но спутники его, пожалуй, были довольны, хотя и старались не показывать ему этого.

Это лето было сухим и необычно жарким. Растительность была рыже серая и поникшая. Картина её тоже не прибавляла бодрости. Отдельные ручьи, которые переходили, замочив только конские копыта, не могли даже дать хорошей воды для питья. Караванщики говорили, что часть из этих ручейков в обычные годы представляют собой полноводные быстрые реки.

На ночных привалах становилось прохладно. В лощинках даже появлялись туманы, и камни утром были покрыты капельками влаги.

Караван был велик и двигался очень медленно. Зачастую они впятером отлучались поохотиться в сторону на половину дня или   дольше, и потом догоняли его. Это немного развеивало душу, но было не безопасно. Правда, теперь они были хорошо вооружены, но эти места уже не контролировались никакой властью, и лихих людей здесь бродило не мало. Но их ли бояться героям Троянской войны, тем, кто прошёл десятки сражений.

Потом пошли дожди. Они лили каждый день и становились всё холоднее. Чувствовалось приближение ранней в этом году зимы. Однажды Одиссей со спутниками во время охоты попали под необычайно сильный ливень. Они торопились догнать караван, и уже видели его на ближнем склоне горы, когда перед ними возникла водная преграда. Это небольшая, видимо, речка превратилась в бурный полноводный поток. Переправляться пришлось, взявши крепко за плечи друг друга, шеренгой поперёк реки. Промокли до нитки и замёрзли изрядно.

На следующий день Одиссей почувствовал недомогание; ныли колени, всё тело ломило, и будто на плечи навалили тяжёлые мешки. Потом начался жар, и он не мог уже сидеть в седле. Временами он забывался и начинал бредить.

Приближалась зима. Дожди шли каждый день. Земля уже не успевала впитывать воду, и потоки скатывались в речку, которая неслась с рёвом вниз к большой реке и дальше к морю. Туда и стремились всей душой наши путники. Но, злой рок опять остановил Одиссея. Дом для него оставался таким же далёким, как и в первый день пути, теперь даже стал ещё дальше.

С того момента, как он упал на шею своего мула и вцепился в его гриву руками, сознание Одиссея ускользнуло от того, что происходило вокруг него. Он не видел и не слышал, как его спутники с трудом сняли отяжелевшее тело со спины напуганного животного. Потом долго и шумно обсуждали, что же теперь делать с полуживым царём.

Открыл глаза он в каком-то полутёмном помещении, где пахло кислой едой, видимо сбродившим молоком, и слышалась барабанная дробь дождя по крыше жилища. У него хватило сил удивиться, ведь только что было голубое яркое небо и ясное солнце. И были люди и боги в белых развевающихся одеждах. Он снова закрыл глаза, и поплыл в темноту под барабанный бой, но уже не мелкой дробью, а гулкие удары большого барабана из бычьей шкуры.

Темнота сгущалась, и дорога, по которой он шёл, не зная куда, уходила вниз, не очень круто, но ощутимо. Потом появились красноватые всплески света, похожие на сполохи костра, и тёмные фигуры, то ли людей, то ли птиц. Всё было странным и призрачно таинственным.

Дальше свет стал более ощутимым, хотя и таким же мерцающим, как и до этого. Появился странный мрачновато туманный пейзаж. Это нельзя было назвать скалами, но и другого названия тоже было дать невозможно. А над ними совсем низко было небо, или то, что должно было быть небом. Оно имело желтоватый оттенок, и не было однослойным. Из его отдалённой части свисали лохматые клочья, то ли тумана, то ли облаков и какие-то обрывки, очень похожие на волосяные верёвки с размочаленными концами.

И, наконец, показалась мерцающая поверхность тёмной свинцового цвета, воды. Это была река с невозмутимым спокойствием несущая свою тяжёлую воду – река забвения, Стикс.

Потом был свет. Он появился постепенно, как утренний рассвет. И был полёт совсем в невесомости. Потом услышал голоса, и опять этот кислый запах. Он начал слышать жизнь, идущую вокруг, но не хотел возвращаться в неё совсем. Его грёзы ещё держали его сознание в своём плену. Он лежал на ложе из кедровых лап, покрытых звериной шкурой, и думал. Он обдумывал всё, что с ним произошло. Он задавал себе вопрос – “Зачем боги показали ему эту дорогу? Её не минует ни кто. Или ему дадут выбрать другую дорогу? Тогда, почему не показали и её? Или это было то, чего ему не избежать?” Пожалуй, пора было задуматься о бренности этого мира. Смерти он и раньше не боялся, а жизнь требует ответа! “Ну, что ж, чтобы отвечать, нужно жить!”

Об этом своём “запредельном путешествии” Одиссей рассказал своим спутникам много позже, когда жизням их грозила, казалось неминуемая, опасность.

А сейчас он приходил в себя очень медленно. Постепенно прибывали силы и желание общаться с людьми. Но прошла ещё полная луна, прежде чем он смог твёрдо встать на ноги и сделать первые шаги по этой земле. Она была красива и щедра весенним солнцем и чистым прозрачным воздухом. И красивы были эти такие не ухоженные, но простые и добрые люди. Одиссей впервые в жизни так рад был видеть их улыбки, слышать их непонятную речь, и понимать, что для них он просто человек попавший в беду, а не царь, воин, иноплеменник. Они жили изо дня в день своими заботами, хвалили своих богов за этот день и за эти заботы, и не желали ничего другого.

Сейчас ему хотелось навсегда остаться в их простом мире. Но он с грустью думал о том, что это минутная слабость, а впереди нелёгкий путь в свой дом на Итаку. Для этого надо было набираться сил. К этому пути надо ещё стать готовым.

К морю надо было идти прямо на полуденное солнце. Как далеко оно было, ни кто не мог сказать. Местные жители не знали этого. Они редко уходили из своих мест дальше, чем на один день пути. Но реки несли свою воду туда в море. Надо было держаться их течения, и быть готовыми к любым осложнениям и поворотам судьбы.

Этот день настал. Жители деревни все вышли помахать руками в знак добрых пожеланий путникам. Они снабдили их продуктами на несколько дней пути. И путь этот в неизвестное, но к определённой цели, для Одиссея и его спутников начался.

Люди в этих местах жили издавна, поэтому путники находили тропы, по которым находили селения и их жителей. Дороги вели их к морю. Становилось жарко, лето вступало в свои права. Наконец, в одной деревне им объяснили, что до моря осталось два дня пути, но жители побережья не очень любят пришельцев, и надо быть очень осторожными и осмотрительными в общении с ними. Советовали, увидев море, пойти на восток, обходя жильё ещё три-четыре дня. Там безопаснее. Это противоречило планам Одиссея. Его дорога вела его на запад, и стоило подумать, рисковать или сделать путь длиннее.

Они решили рискнуть. После стольких лет приключений страха уже не было ни перед чем. Увидев море, они повернули вправо, и пошли вдоль него, пока позволяли продукты, не заходя к людям. В лесу на кустарниках уже начали созревать орехи и плоды, и некоторый запас продуктов ещё был.

Утром произвели разведку, прошли ещё немного, и нашли неплохое укрытие, где развели костёр, поели и немного привели себя в порядок. И пошли дальше. На четвёртый день пути они увидели на далёком горизонте в море вершину гористого острова. Спустившись немного к морю, беглецы обнаружили деревню. У побережья стояли лодки. Это, видимо, были те рыбаки, которых они видели в злополучной для себя деревне. Но выбора у Одиссея не было. Надо было попытать счастье.

И счастье привалило. Обожжённые солнцем почти до черноты лица и потрёпанная одежда вызывали сочувствие. К тому же здесь были люди, с которыми удалось объясниться по-гречески. Они имели общение с эллинским миром. Один из старейшин пригласил путников в свой дом, накормил и дал ночлег. За это ему пришлось подарить кинжал, на который он выразительно смотрел всё время трапезы. Одиссей выдавал здесь себя и своих спутников за мирных торговцев потерпевших беду и ограбленных. Хозяин дома сказал, что на острове, который они видели с горы, есть хорошая бухта, в которую нередко заходят корабли с Кипра и из Финикии, а местные жители приветливые рыбаки и моряки. Наутро грекам снарядили лодку с шестью гребцами. За это Одиссей обещал отдать свой меч, но только тогда, когда лодка причалит к берегу острова.

Гребцы уже сидели на вёслах, когда в середине деревни раздались громкие крики. К берегу бежал народ. Вскоре Одиссей увидел среди бегущих человека, размахивающего дубиной. Это был житель той деревни, в которой они вынуждены были убить двоих пастухов. Они шли по следам обидчиков, и вот теперь настигли их здесь, у своих соседей.

Ситуация складывалась трагически. Греки, после небольшой стремительной схватки с гребцами, выкинули их в воду, и отчалили от берега. Но схватка для них не прошла без потерь. Один из них был серьёзно ранен.

Вчетвером грести было трудно, но лодка шла достаточно ходко. Пока в деревне собирали лодки и людей для погони, нужно было оторваться как можно больше. В погоню вскоре вышли две лодки с полным составом гребцов. Они приближались довольно быстро. Вот уже можно было разглядеть разъярённые лица преследователей. Для обороны ещё оставалось несколько стрел и небольшой запас камней для пращи. Это спасло. Два или три камня сразили в ближней лодке одного из гребцов и рулевого. Ещё одна стрела попала в кого-то во второй лодке. Они сбросили ход, сошлись, и, под выкрики проклятий и вопли раненных, повернули к назад к деревне.

Только к вечеру Одиссею со спутниками удалось догрести до острова. Непривычная работа утомила их. Руки болели от ссадин и мозолей. Раненный уже на середине пути ушёл в мир теней, и его опустили за борт, привязав к ногам тяжёлый камень, который служил якорем для лодки.

Их давно заметили с берега, но с помощью не спешили. Только, когда лодка заскрежетала днищем о галечный берег, несколько человек подошли к лодке. Измученные беглецы не могли даже вылезти из лодки, пока им не дали напиться воды. Они еле стояли на ногах, и не могли идти сами. Когда Одиссей произнёс первые слова на родном греческом языке, напряжённое внимание на лицах встретивших их людей, сменилось на приветственные улыбки. Значит, здесь знали греков и были их друзьями и доброжелателями.

Одиссей плохо слышал и понимал происходящее. Всё плыло перед глазами и было, как в тумане, а уши будто бы кто-то заткнул воском.

Их довели до первого дома, откуда выбежали и засуетились женщины. Они принесли воду, и дали путникам умыться. Потом их посадили на деревянные скамьи и омыли ноги. После этого принесли вина и развели его чуть подогретой водой. Эти процедуры вернули Одиссея и его друзей к жизни. Он начал обдумывать, что рассказать этим людям. Вряд ли они поверили бы правде. Он оставил себе придуманное имя, немного изменив его, и стал называться теперь не Уллиль, а Уллис. И сказались они, потерпевшими крушение моряками с Пелопоннеса.

Остров был невелик, но удобная бухта, открытая только южным ветрам, делала его надёжной гаванью на пути из Финикии и Кипра в Грецию и на острова Эгейского моря. Его население вначале состояло из десятка семей критян. Они составляли небольшую колонию, которая добывала себе пропитание в море и на небольших грядках, возделанной почвы, которую колонисты создали упорным трудом своих рук на каменистой основе острова.

Позже здесь появились финикийцы. Первые из них спрятались здесь от шторма, и остались, сначала, получив приют у местных жителей на штормовую зиму, потом создали перевалочную базу с запасами продуктов и товарами.

Одиссея с оставшимися тремя спутниками приняли спокойно, как людей своего мира, нуждающимися в помощи. Дело в том, что с жителями недалёкого побережья у островитян были непростые отношения. Те периодически наведывались на остров для обмена на рыбу, меха и кожи, которые они выделывали сами, товаров привозимых на остров из далёких стран. Но бывали и случаи, когда эти же прибрежные жители делали грабительские налёты на остров, стараясь захватить добычу прямо с судов во время их стоянки в бухте. Поэтому островитянам пришлось обзавестись оружием и научится им владеть. Мера была вынужденная, и получалось это не очень хорошо, не было опытных людей, которые бы обучили такому искусству. Но всё-таки это помогало. Случаи нападения соседей стали намного реже.

В Одиссее и его спутниках не трудно было узнать воинов. Их попросили обучить юношей острова военному искусству. Чтобы не сидеть без дела и, как-то, отработать своё пребывание в посёлке Одиссей согласился на это.

Закончилось лето, потом пришла зима. А кораблей всё не было… Весна принесла надежды. И только в середине лета пришли два корабля, которые шли на Кипр. Одиссей решил, что оттуда легче будет добраться до родных мест, чем здесь дождаться корабля в нужном направлении.

На Кипре он раскрыл своё инкогнито. Его приняли как царя, и вскоре его с почестями проводили в путь. Корабли шли на остров Родос, а потом на Крит. Оттуда родная Итака уже была почти что видна.

До Крита долетели на всех парусах. И опять лето кончилось. Погоды начали портиться. Но дом был уже совсем рядом. Одиссей стал торопить Судьбу. Первый выход в море был неудачным. Шторм, налетевший неожиданно, заставил повернуть обратно в гавань, когда ещё можно было разглядеть строения на острове. Вернулись благополучно, но досада не давала Одиссею покоя. Он ждал любой возможности выйти в море на чём угодно, будь то купеческий корабль или рыбачья лодка.

Наконец, его молитвы, похоже, были услышаны богами. Хозяин большого купеческого судна, давно загруженного, тоже ожидавший погоды, решил выйти в море. Всё предвещало устойчивую мореходную погоду.

Одиссей попрощался с гостеприимными хозяевами. Царская прощальная трапеза была обильна, более чем обычно. Вино лилось реками. Гости и хозяева не могли никак распрощаться. Закончился пир только под утро, когда Одиссею со своими спутниками уже нужно было отправляться на борт. Весь их нехитрый скарб, пополнившийся многими подарками, был загружен ещё накануне.

Одиссей всю ночь пил, не пьянея, сладкие вина, и ждал с нетерпением этого момента. Наконец причальные концы были отданы. Миг настал…

Сколько раз Одиссей, вот так отчаливал от разных берегов. Но сейчас он едва сдерживал слёзы. Грудь томило, и к горлу подкатывал комок.

Гребцы дружно работали вёслами. И вот уже лица, а затем и фигуры провожающих, слились с фоном. Подняли парус, и остров стал убегать вдаль. Ветер был попутный и свежий. Всё говорило о быстром и благополучном пути.

На борту были товары для островов Керкира и Кефалония, что рядом с Итакой. Хозяин судна согласился зайти и на Итаку, чтобы Одиссею не надо было делать ещё дополнительных переходов. Пассажир обещал ему на Итаке дополнительную оплату и радушный приём.

Справа по борту уже был хорошо виден мыс Тенарон, когда на небе впереди судна образовался прямо на глазах тёмный грозовой вал. Он быстро приближался, пеня море и неся брызги над волнами. Всё закружилось и завыло в бешеной пляске волн. Моряки не успели спустить парус, и его трепало теперь об борт и мачту, разрывая на полосы и куски. Стихия с неистовой яростью кидала судно с волны на волну, то поднимая на гребень, то бросая вниз между водяными валами. Людям оставалось держаться, кто за что смог уцепиться, и молить богов о спасении. Остаток дня и ночь прошли в этом кошмаре. С утренним рассветом, казалось, стихия начала уставать от своего бешенства, и постепенно успокаиваться. Измученные люди забывались глубоким обморочным сном. К вечеру начали приходить в себя. Но ветер подгонял судно неизвестно куда. В середине ночи небо прояснилось, и кормчий смог определиться по звёздам, куда их несёт.

На третье утро на горизонте сквозь дымку стала различима вершина какой-то горы. Взяли курс прямо на неё. Гора поднималась всё выше и не приближалась, казалось, ни на шаг. Но моряки знают эту особенность расстояния на море. Только к концу следующего дня стало видно основание горы. Шкипер узнал этот остров. Его хорошо знали все, кто плавал по Средиземному морю. Финикийцы называли его Тилал. Он был большой и гористый. В его западной части жило население, а здесь на востоке были временные стоянки финикийских купцов. Знал шкипер и то, что к северу от острова совсем недалеко лежит большая страна, заселённая людьми, имеющими развитую культуру и древние верования.

Сейчас важно было найти место для стоянки и ремонта корабля. С этим удалось справиться быстро и успешно.

Опытные моряки быстро привели судно в надлежащее состояние. Не всё было как прежде, но плыть было можно. Надо было дойти до обитаемой земли, где есть необходимые для полного ремонта материалы, и можно получить помощь. Такая земля должна быть где-то близко. Вышли в море с надеждами на лучшее и с попутным ветром. Слева по борту шла земля. Она направляла и обнадёживала. Временами справа тоже просматривалась земля, но решили от своего берега не отрываться. Потом берег круто свернул к западу, а впереди открывался неизведанный простор. С появлением звёзд курс положили прямо на Полярную звезду. Погода стояла хорошая, прошло три дня и справа вдали начал вырисовываться берег.

Нехорошие предчувствия томили душу Одиссея. Он ушёл на нос судна и старался настроить свои мысли на лучшее, но это плохо получалось.

Запас воды подходил к концу, и это заставило подойти ближе к берегу. Теперь шли только на вёслах, и старались не пропустить устье какой-нибудь речки, чтобы подойти за водой. Для остановки хотели найти подходящий залив или, лучше, бухту.

Очнулся Одиссей с чувством холодного неуютного сна. Так не хотелось просыпаться и вставать. Но под боком было что-то твёрдое и больно давящее в ребра, и ноги были в воде. Он начинал постепенно ловить обрывки мыслей. Вдруг ясно всплыла в сознании картина полёта над морем и удар об воду. Поднять тело было ужасно трудно, почти не по силам. Но уже пробудилось сознание, и он встал на ноги. Голова кружилась, в глазах ещё стояла мутная пелена. Впереди была стена из камня. Одиссей с трудом повернулся лицом к морю. Шторм всё так же яростно ревел, и пенные волны добегали до берега, где он стоял по щиколотки в воде. На камнях близко от берега висели обломки их судна. По воде были разбросаны другие его части, какие-то верёвки и мешки с продуктами. Чуть в стороне об прибрежные камни било волнами три тела. Ещё несколько тел были видны на камнях, среди обломков судна. Несколько тел лежали на галечном берегу. Два человека, так же как и он, поднялись на ноги и осматривались. Один ползком выбирался из воды на камни.

Картина была ужасной. Кусочек берега, на котором всё это происходило, был не больше ста шагов в ширину. Справа и слева волны обрушивали свои удары прямо на скалу. Брызги обдавали солёными потоками весь маленький пляж. Спрятаться от них было некуда.

Одиссей подошёл к ближайшему человеку, стоящему на ногах. Это был шкипер. По его лицу была размазана кровь, и узнать его удалось не сразу. Вдвоём они стали обходить всех, кто был на этом небольшом островке спасения. Кроме Одиссея, в живых оказалось семеро. Его многолетних спутников и друзей теперь с ним не осталось ни одного.

Только к вечеру следующего дня ветер несколько ослабел и немного повернул вправо. С левой стороны теперь можно было пройти по грудь в воде вдоль берега к тому месту, где был возможен подъём на мыс. Но до этого момента спасшиеся, обдаваемые холодными брызгами, теснились под обрывом, на маленьком пространстве, где было немного потише.

Теперь надо было собрать погибших. Это заняло время до самой темноты. Тела завалили галькой. Получился небольшой курган.

Только шкипер знал, кто такой Одиссей. Остальные члены его команды считали его богатым пассажиром. Шкипер показал своим людям, что здесь команды будут поступать от Одиссея. Для всех них он стал вождём Уллисом. Это имя Одиссей оставил себе сейчас.

Уже в темноте они перебрались на мыс. Кое-какие продукты им удалось собрать на берегу и в воде. Найдя укрытое от ветра место среди кустов, развели костёр и согрели пресную воду. На своё счастье им пришлось переходить через небольшой ручей. Это дало возможность умыться от морской соли и набрать воды. Пара бурдюков с вином была подарком богов. Развели вино тёплой водой, и выпив, слегка захмелели и воспрянули духом. Сон быстро овладел усталыми людьми. Он принёс необходимое благодатное забвение.

Утреннее солнце даровало радость жизни. Для Одиссея такая ситуация была уже не новой. Он знал, что нельзя терять надежду. Поэтому, он дал команду собираться быстро в путь.

Они поднимались на вершину мыса, чтобы оглядеть окрестности и определить дальнейшие действия. Какова же была общая радость, когда они увидели на другом берегу залива человеческие строения. Похоже, это была небольшая деревня. Здесь должны были жить рыбаки.

Спускаться по крутому склону было трудно уставшим от страданий людям. Падали, получали ссадины и раны, но стремились туда, вниз к людям.

Во второй половине дня они спустились к берегу залива. Одиссей помнил свои приключения на другом берегу, и решил быть осторожным. Оружия у них не было, да и сил сражаться тоже. Но, всё получилось хорошо.

Здесь жили пять семей, всего тридцать пять человек. Приняли их радушно. Отсюда были видны камни и остатки их судна на них. Об их катастрофе знали, и им сочувствовали.

Местные жители были рослыми и светловолосыми людьми. Загорелые и обветренные лица их светились приветливыми улыбками. Речь была непонятна, но в её звучании Одиссей слышал слова, похожие на язык троянцев. Некоторые слова были похожи на хеттские.

Потерпевшим дали приют, и предложили пожить здесь весь осенний и зимний период до весны. Недалеко были ещё несколько поселений. Если здесь не понравится, можно будет перейти в другое.

Нынешние спутники и товарищи по несчастью быстро приобщились к нелёгкому рыбацкому труду. А Одиссей нашёл общий язык и интересы со старостой деревни. Это был сухой жилистый старик, напомнивший ему старого пастуха из его детства на Итаке. Старый опытный человек увидел и признал в Одиссее воина и вождя.

Вскоре один из молодых гребцов с Крита пришёл к Одиссею с просьбой. Он хотел жениться на местной девушке и остаться здесь навсегда. Одиссей взялся поговорить со старостой. Старику понравилось это, и он обещал всё устроить наилучшим образом.

Жизнь в этой деревушке текла скучно и беспросветно. Такая пустая трата времени была сейчас Одиссею в тягость. К северу на побережье было большое поселение местных жителей. Оно располагалось на берегу большого залива. Там жили несколько сот семей. Надо было попытать счастье там. Может быть, у них были какие-то связи с теми, кто ходит по морям. Может быть, в эти края заплывают финикийские или греческие корабли, или там знают, куда они приходят. Надо пробовать.

Староста помог собраться в дорогу и дал проводника. С Одиссеем пошли пятеро его людей. Двое молодых остались в этой деревушке. Сначала планировали плыть на лодке. Вдоль берега было не далеко, но погоды установились холодные и со свежим ветром, доходящим до штормового.

Путь по горным, почти лишённым растительности хребтам и расселинам был труден, но Одиссею к таким путешествиям было уже не привыкать. Залив сверху выглядел красиво. Вскоре стали видны человеческие постройки. Но добирались до них долго и мучительно трудно.

Вот в такую пору размышлений после недавнего нападения появился Одиссей со своими людьми в городе. Встретили их насторожено, но провожатый представил их, как пострадавших во время шторма иноземцев. Сострадание возымело действие, а некоторое знакомство с обычаями и укладом жизни, которое Одиссей уже имел, сделало своё дело. Хозяева приняли его как старшего среди пришедших, скорее по его действительному старшинству по возрасту, которое было хорошо видно. Кроме кормчего, все его спутники были молоды. Одиссей знал уже, что объяснить этим людям, что он царь, и кто это, было невозможно. Они ещё не признавали личной, тем более наследованной, власти.

Через несколько дней Одиссея пригласили прийти на совет. Разговаривать было не просто, язык ещё был не очень знаком, но удалось распределить всех по работам и местам поселения. Шкипера и ещё одного из его людей взяли к себе строители лодок. Остальные стали рыбаками. Одиссею предложили остаться в совете и поселили в дом к старейшине, где было удобно и спокойно. Его не смутило разделение со своими людьми. Столько людей было около него за эти годы, и вот теперь опять новые, другие. Он понял, что здесь ему придётся провести, может быть, достаточно много времени. Дальнейший его путь был пока покрыт мраком неизвестности.

Новая жизнь увлекла Одиссея своими заботами. Он видел многие возможности внести рациональные изменения в жизненный уклад его новых соотечественников, но вмешиваться в их дела, пока, не считал нужным. Он вникал в проблемы и изучал язык. Это оказалось не так-то просто.

Дело было весной, когда горы покрылись зеленью и неяркими цветами, растущими на каменистой почве. В середине дня члены совета, как обычно собирались на центральной площади в храме. Люди знали об этом, и при необходимости приходили решать здесь свои проблемы. Прибежавший запыхавшийся мальчишка рассказал, что видел в горной расселине за городом нескольких горцев-иллириев. Похоже, что они поджидают подкрепление, чтобы напасть на город. Иначе, зачем бы им было прятаться.

Одиссей в это время разговаривал с пришедшим сюда по делу шкипером. Его собеседник быстрее Одиссея понял возбуждённый сбивчивый рассказ мальчика. С согласия Одиссея, он побежал к своему дому, где у него были две пращи. Они взяли с собой десяток молодых мужчин с палками-палицами, и отправились за юным провожатым.

Юный гонец опередил победителей. Когда они вернулись на площадь, он громко рассказывал о произошедшем толпе, состоящей почти из половины населения города. Его рассказ, периодически, прерывался громкими возгласами одобрения и недоумения. Одиссей со шкипером стали героями его легенды, которая переживёт всех здесь присутствовавших надолго.

Больше всего местных жителей поразила праща. Одиссею пришлось раз за разом тут же на площади демонстрировать её действие. Дальность и точность метания превосходили все мыслимые лигурами возможности. Некоторые из них отважились попробовать метнуть камень сами. Но этому надо было учиться. И обучить Одиссей обещал всех желающих, но не сразу. У него появилась забава, а у горожан цель.

Первое, что посоветовал Одиссей старейшинам в тот же день, это провести переговоры со старейшинами горцев. Контакты с соседями были почти регулярными, и поговорить об этом было возможно. Выяснилось, что среди горцев по этому поводу нет единодушия. У них появились проблемы с пастбищами, которые в последние годы стали скудеть, а зимы вот уже несколько лет приносили необычные холода и много снега. Искать новые выпасы и переводить туда стада было делом хлопотным и нелёгким. Кое-кому казалось проще грабить соседей, и этим добывать себе возможность обменивать у тех, у кого дела шли лучше, награбленное на необходимое. Причём, сторонниками грабежей были семьи, где было много здоровых и работоспособных сыновей. Но они то, как раз этой своей силой и пытались диктовать жизненные принципы своим соплеменникам.

Стало ясно, что напряжённость в отношениях с горцами может усилиться, и надо принимать меры для реальной защиты от их посягательств. Одиссей опять внёс несколько предложений. Первое заключалось в том, чтобы построить защитную стену вокруг города. Не обязательно её возводить со всех сторон, но со стороны гор это было необходимо сделать. Далее, на стене надо будет иметь хотя бы двоих постоянных охранников-наблюдателей. Это даст возможность спокойно спать по ночам жителям города. Немного подумав и поспорив, горожане согласились на такое предложение. Решающее слово сказали рыбаки, которым в зимний период штормов делать было нечего. К тому же жертвами последнего нападения были именно их родственники.

Работа закипела. Рубились и таскались камни, много раз выбирали и переносили то дальше от домов, то ближе к ним линию будущей стены на разных участках. Споров было много. В этот период слово и мнение Одиссея стали иметь вес почти непререкаемой истины. Он становился авторитетным человеком. Понимая всю сложность такого положения, Одиссей старался во всём ссылаться на старейшин, и постоянно с ними советоваться, подчёркивая, что он только исполнитель их воли и желания.

Было у лигуров известно кузнечное дело, которое издревле передавалось из поколения в поколение. Изготовляли многое, в том числе и нечто вроде топоров. Одиссей предложил кузнецам изменить их форму с традиционной на более удобную. А позже научил изготовлять двухсторонние боевые топоры, такие как были на вооружение в Элладе ещё со времён микенской державы.

В этих заботах пролетели почти три года. Он стал чувствовать себя уже местным жителем. Даже название городу, которое Одиссей предложил – Ано – приняли сразу, и оно прижилось быстро и надолго. С тех пор все поселения лигуров постепенно приобрели свои имена.

И ещё одно новшество после некоторых раздумий дал Одиссей своим новым землякам. Он, с помощью шкипера, ни кому не показывая, смастерил лук. Наконечники стрел тоже отковали у местного кузнеца, как будто это украшения. Первая демонстрация на центральной площади опять поразила горожан, которые уже перестали удивляться новинкам Одиссея.

С тех пор родилось правило, что все юноши учились метать камни с помощью пращи и стрелять из лука. Появилась и регулярная дружина, сначала из тридцати добровольцев. Они были дозорными на стенах города и у ворот, которые построили с двух сторон в стене, и учились у Одиссея воинским премудростям, в которых он был сведущ и умудрён.

Лигуры были способными людьми и быстро осваивали новые знания и приёмы, но оружие проливающее кровь вызывало у них протест. Одно дело было ударить врага дубиной или камнем, совсем другое поразить топором. Далеко не все хотели этому учиться. С луками было немного проще. Стрелы, хоть и впивались в человеческое тело, это было на расстоянии. С этим Одиссею пришлось столкнуться, и он не сразу смог это понять. Ведь даже коз и овец лигурам горцы приносили в виде шкур и мяса. Лигуры издавна относились к тому, что иллирии режут этих животных, с брезгливым презрением. Но мясо ели. А вот рыбу разделывали без всяких таких сомнений.

Одиссей не стал выяснять причин этого давнего отношения к жизни, но с воинами проводил “воспитательную” работу.

Время за делами и заботами бежало быстро, почти незаметно. Однажды навалилась тоска. Мысли крутились вокруг чего-то неуловимого. Это неуловимое проявилось во сне. Опять его подталкивала под руку его защитница Афина. Она, это она нарисовала в его памяти десять птиц, летевших на восток, на восход солнца. Там на востоке была его родина, была Итака. Заканчивался десятый год с тех пор, как пала Троя. Он со смятением в душе вспомнил об этом. Он рванулся за птицами, и проснулся… Мысли стали “в строй”, надо возвращаться домой!

На рассказ Одиссея и предложение отправиться в путь он только кивнул, и сказал, назвав впервые его так: “Я рад служить тебе, царь!”

Старейшины отнеслись к его решению по-другому. Они отговаривали Одиссея и предлагали ему новое жилище, жену молодую и красивую и ещё много чего. Но, поняв непреклонность Одиссея, они обещали помочь ему добраться до того берега по другую сторону гор, откуда ему легче будет добраться до дома. Вопрос был решён в принципе. Надо было продумать план его реализации.

Неотложных и обязательных дел хватило до следующего лета. Но за это время были сделаны очень важные для успешного похода к другому морю вещи. Надо было заручиться помощью горцев иллириев. Без них дорогу туда было не пройти.

Но момент прощания всё же настал. Он был трогательным и печальным. Одиссей привык к этим людям, и они тоже уже считали его своим. Провожали за стену почти все жители Ано. До горных увалов их провожал отряд воинов, молодых и красивых, сильных и уверенных в своей силе. Одиссей постарался научить этих ребят верить в свои силы и умение, и этим побеждать врага.

Дальше проводниками были горцы. Они выказывали знаки почтения, помогали во всём. Путников передавали от одного племени другому, и каждый раз передающие, видимо, рассказывали легенду о нём, царе далёкой земли, которого, не иначе как боги, привели в их края. В посёлок на берегу моря, куда нередко заходили корабли финикийцев и греков, они пришли через два лунных круга. И здесь легенда об Уллисе уже была известна. Она бежала быстрее, чем они переходили от поселения к поселению.

И опять дорога кончилась, настало ожидание. Одиссею казалось, что он только и делает, что ждёт, ждёт, ждёт! Перед его взором лежало море, на другом краю которого была его Итака.

Наконец завершилось и это ожидание. Боги больше не препятствовали его возвращению домой. Он испил свою чашу странствий и страданий до дна!