Паасо В.Т.
Сегодня мы имеем достоверные научные факты, свидетельствующие, что и Гитлер, и Сталин одновременно готовились к наступательным действиям в 1939–1941 гг. Это и германское “расширение жизненного пространства” на Западе и Востоке, и оккупация Сталиным территорий Восточной Польши, Прибалтийских государств, притязания к Румынии и Финляндии, а также его планы по захвату стран черноморского бассейна. Утверждается, что Сталин замышлял нападение и на Германию.
Сталин, разумеется, читал “Майн Кампф” Адольфа Гитлера. Убедиться в этом можно из размышлений “вождя” о “странной теории, далекой от науки” о “высшей расе”, “низшей расе”, о войне германской “расы” против славян в его отчетном докладе XVII съезду партии: “Где гарантия, что фашистско-литературным политикам в Берлине посчастливится больше, чем старым и испытанным завоевателям в Риме?”[1]
Разумеется, не мог он не понимать, что война с Германией неизбежна. О неизбежности будущей войны мы находим высказывания в его ранних выступлениях. Так, в политическом отчете ЦК на XV съезде ВКП(б) 3 декабря 1927 г. он напомнил слова Ленина о том, что “очень многое в деле нашего строительства зависит от того, удастся ли нам оттянуть войну с капиталистическим миром, которая неизбежна, но которую можно оттянуть либо до того момента, пока не вызреет пролетарская революция в Европе, либо до того момента, пока не назреют вполне колониальные революции, либо, наконец, до того момента, пока капиталисты не передерутся между собой из-за
дележа колоний”[2].Виктор Суворов считает, что “до пакта Молотова–Риббентропа и даже до прихода Гитлера к власти в советских штабах на математической основе были отработаны планы советизации Европы”[3]. В своих книгах бывший разведчик ГРУ, бежавший в 1978 г. на Запад, пытается доказать, что военное руководство СССР планировало вторжение в Европу, а “срок начала советской операции “Гроза” был назначен на 6 июля 1941 года”[4], и что якобы советская мобилизация спровоцировала немецкую мобилизацию и, таким образом, нападение Германии на Советский Союз.[5] Стоит напомнить, что до начала войны немцы развернули кампанию по дезинформации и распространению ложных слухов о концентрации советских дивизий на границе с Германией, согласно которым “именно военные приготовления СССР поставили Гитлера перед необходимостью принять меры к укреплению обороны на Востоке, вынудили его прибегнуть к “радикальному ответу на нависшую опасноcть””[6]. Впрочем, некоторые авторитетные отечественные историки с цифрами на руках полагают
, что Сталин действительно собирался напасть на Гитлера. Так, Б. Соколов уверен, что “в середине мая 1941 г. был окончательно разработан план превентивного удара”, ибо “соотношение сил и средств накануне войны было явно в пользу Советского Союза”[7].Пенсионер В. Молотов в брежневские времена дает иные оценки предвоенной ситуации: “Такой план мы не разрабатывали. У нас пятилетки. Союзников у нас не было. Тогда бы они объединились с Германией против нас. Америка-то была против нас, Англия – против, Франция не отстала бы”[8].
При всей, казалось бы, абсурдности этой мысли, но именно “ледокол революции”, как прозвали Гитлера некоторые советские деятели еще до его прихода к власти, должен был сыграть роль инструмента в деле мировой революции и сокрушить буржуазную Европу. Роберт Конквест рассказывает о сближении в 20-30-х гг. по указке Коминтерна германской компартии с нацистами против буржуазно-социалистических коалиционных правительств, о чем говорил О. Пятницкий на XXII пленуме Исполкома Коминтерна: “Когда такая тактика привела к победе Гитлера, разгром германской компартии был представлен, согласно новому сталинскому стилю, как победа. По новой концепции Гитлер был своего рода “ледоколом революции” – он был последней отчаянной попыткой буржуазии удержать власть
, и его падение должно было привести к полному краху капитализма. Эта точка зрения быстро входила в моду.”[9]Главным образом события 1938 года убедительно показали, что “ледокол” был далек от бредового состояния, когда в главе XIV “Восточная ориентация или восточная политика” писал: “Мы, национал-социалисты, совершенно сознательно ставим крест на всей немецкой политике довоенного времени. Мы хотим вернуться к тому пункту, на котором прервалось наше старое развитие 600 лет назад. Мы хотим приостановить вечное германское стремление на юг и на запад Европы, и определенно указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке. Мы окончательно рвем с колониальной и торговой политикой довоенного времени и сознательно переходим к политике завоевания новых земель в Европе. Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены. <…> Русский большевизм есть только новая, свойственная ХХ веку попытка евреев достигнуть мирового господства. <…> Чтобы провести успешную борьбу против еврейских попыток большевизации всего мира, мы должны, прежде всего, занять ясную позицию по отношению к Советской России. Нельзя побороть дьявола с помощью Вельзевула.”[10]
К 1939 году Советский Союз не имел общей границы с фашистской Германией. Бальзамом на душу Сталина было, конечно, заключение с Германией 23 августа 1939 г. договора о ненападении и подписание секретного протокола к нему, а также последовавшее 3 сентября объявление Англией и Францией войны Германии, потому что Германия повела ее и на Западе, и на Востоке против Польши. Августовский договор политики-острословы сразу же окрестили “браком по расчету”, а в мировой печати появились соответствующие карикатуры. После подписания договора Сталин радостно кричал в Кремле: “Обманул! Обманул Гитлера!”
Вышло же так, что Сталин сам разрушил существовавший буфер, то есть, разделив Польшу и присоединив Прибалтийские страны, он получил в результате границу с Гитлером. Сталин потерпел фиаско. Вот поражения начала войны: четыре миллиона советских пленных за первые полгода и полтора миллиона погибших солдат, в первый день уничтожено более тысячи самолетов.
Сторонники идеи превентивной войны считают, что для Сталина существенным в его внешнеполитических хитросплетениях было выждать, когда силы Германии иссякнут в военных авантюрах с Англией, этим выиграть время и успеть подготовиться к внезапному удару. “Вождь” строил-де свою тактику на том, что Гитлер, учитывая опыт первой мировой войны, не будет вести войну на два фронта, т. е. нападение Германии на Советский Союз в это время – равносильно ее самоубийству. Сталин просто выжидал ситуацию, в которой “капиталисты грызутся как собаки” (“Правда”, 14 мая 1939 г.). К примеру, “на плане
стратегического развертывания Красной армии на Западе (март 1941 г.) заместитель начальника Генштаба Н.Ф. Ватутин оставил резолюцию: “Наступление начать 12.6”. Однако к 12 июня не удалось закончить сосредоточение войск и запасов и, судя по ряду признаков, вторжение перенесли на июль”[11].За четыре дня до подписания с Гитлером договора о разделе Восточной Европы, или 19 августа 1939 г., на заседании Политбюро было принято решение “освобождения” Европы, путем вовлечения ее в войну. Вспомнились заявления, сделанные в 1925 году о том, что “наше знамя остается по-старому знаменем мира. Но если война начнется, то нам не придется сидеть, сложа руки, – нам придется выступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы бросить решающую гирю на чашку весов, гирю, которая могла бы перевесить”[12]. Эти решения попали в зарубежную печать, и, в частности, французское агентство Гавас опубликовало соответствующее сообщение “о речи Сталина”. 30 ноября “Правда” напечатала ответ вождя:
“Это сообщение агентства Гавас, как и многие другие его сообщения, представляет вранье. Я, конечно, не могу знать, в каком именно кафе-шантане сфабриковано это вранье. Но как бы ни врали господа из агентства Гавас, они не могут отрицать того, что:
а) не Германия напала на Англию и Францию, а Франция и Англия напали на Германию, взяв на себя ответственность за нынешнюю войну;
б) после открытия военных действий Германия обратилась к Франции и Англии с мирными предложениями, а Советский Союз открыто поддержал мирные предложения Германии, ибо он считал и продолжает считать, что скорейшее окончание войны коренным образом облегчило бы положение всех стран и народов;
в) правящие круги Англии и Франции грубо отклонили как мирные предложения Германии, так и попытки Советского Союза добиться скорейшего окончания войны.
Таковы факты.
Что могут противопоставить этим фактам кафе-шантанные политики из агентства Гавас?”
Молотов в своих воспоминаниях о том времени неустанно повторяет, что “Cталин еще перед войной считал, что только к 1943 году мы сможем встретить немца на равных. <…> Все мы готовились к тому, что война будет, и от нее нам трудно, невозможно избавиться. Год оттягивали, полтора оттягивали. Напади Гитлер на полтора года раньше, это, знаете, в тогдашних наших условиях было очень опасно”[1
3].Сталин, конечно же, в значительной степени уповал на предоставленные гарантии заключенных с Гитлером летом и осенью 1939 г. договоров о ненападении и дружбе, что на деле означало раздел Польши и Европы, а также подписанных через год в Кремле документов о перспективном разделе мира. “Между 1939 и 1941 годами поощрялись нападки на Великобританию, но всякое упоминание слова “фашизм” было запрещено. <…> Сталин продолжал слепо надеяться на дополнительную двухлетнюю отсрочку, – надеяться вопреки здравому смыслу. Удача сопутствовала ему долгие годы, и он, видимо, окончательно уверовал в благосклонность судьбы.”[14] В международных делах в течение двух лет до начала Отечественной войны первостепенное значение приобрели взаимоотношения между Германией и СССР. “Нужно отдать справедливость Сталину, он всеми силами старался лояльно и верно сотрудничать с Гитлером, в то же время собирая все силы, какие он только мог собрать на необъятных просторах Советской России. И он, и Молотов исправно посылали свои поздравления с каждой германской победой. Они направляли в Германию бесконечным потоком продовольствие и важнейшее сырье. <…> И они были исполнены решимости любыми средствами выиграть время и не намеревались, насколько они могли оценить эту проблему, основывать русские
интересы и стремления исключительно на победе Германии. Две великие тоталитарные империи, в равной мере не знавшие сдерживающих моментов морального свойства, стояли друг против друга вежливые, но неумолимые.”[15]К 1941 г. Гитлер рассуждал иначе, чем его партнер, не без оснований считая, что “налицо самый благоприятный момент для агрессии, через год-два соотношение сил изменится в пользу противников стран “тройственного пакта””[16] и тогда будет уже поздно. Так, еще в ходе “зимней войны” в марте 1940 г. немецкий военный атташе в Хельсинки говорил, что Германия нападет на СССР через два-три года. Тогда же Геринг через профашистски настроенного шведского ученого и писателя Свена Гедина обещал финнам: после победы Германии над Англией Финляндия получит свои территории Карельского перешейка обратно и “даже более того”. Собственно говоря, заключение 12 марта советско-финляндского мирного договора рассматривалось и в Берлине, и в Хельсинки как вынужденная пауза в противоборстве с Советским Союзом.
Отведав в 1938–1939 гг. Австрии, Чехословакии и Польши, Гитлер, следуя своей заветной мечте, приступил к скандинавскому пирогу, и 9 апреля 1940 г. фашистские войска успешно вступили в Данию и Норвегию. Молотов заверил посла Шуленбурга, что “Советское правительство с пониманием относится к тем мерам, которые были навязаны Германии. <…> Мы желаем Германии полного успеха в ее оборонительных мерах”[17]. Удивительно, но шведы избежали участи быть оккупированными, хотя и позволили Германии использовать ее территорию для перевозки из Норвегии в Финляндию боевой техники и оружия.
В период с 10 мая по 25 июня 1940 г. немцы за пять дней захватили Нидерланды, вошли в Бельгию, Люксембург и Францию. 17 июня после удачной акции на Западе Молотов от имени Советского правительства принес Шуленбургу поздравления “с блестящим успехом германского вермахта”, и одновременно проинформировал его, что СССР счел нужным разобраться с Прибалтийскими государствами, поскольку Англия и Франция пытаются путем интриг внести разлад и недоверие между Германией и СССР в Прибалтике.
Германское вторжение на Британские острова, начатое широкомасштабным наступлением ВВС Геринга 15 августа, не принесло немцам успеха. Военно-морские силы Германии после боев у берегов Норвегии также не смогли произвести там десантирования войск. Таким образом, не преодолев пролива Ла-Манш, впервые планы Гитлера относительно дальнейших завоеваний оказались сорваны.
Сталин тоже времени не терял. Когда в конце сентября 1939 г. он сказал Шуленбургу о намерениях решить проблему Прибалтики в соответствии с секретным протоколом, посольства Германии в трех странах по указанию Риббентропа рекомендовали литовцам, латышам и эстонцам согласиться с пожеланиями советских властей. (На географических картах, изготовленных в Германии в начале марта
1940 г., территории Эстонии, Латвии и Литвы значились уже как составные части СССР.)Советское правительство предложило Прибалтийским странам заключить пакты о взаимопомощи. В результате проходивших в Москве двусторонних переговоров 28 сентября был заключен пакт с Эстонией. На переговорах с латвийской делегацией Сталин убеждал отказаться от обращения за помощью к немцам: “раздел сфер влияния состоялся, <…> если не мы, то немцы могут вас оккупировать”, и 5 октября Латвия подписала договор. 10 октября подписала и Литва. Красная Армия вошла на территорию этих стран, не нарушая их независимости и суверенитета. Поэтому к середине октября сфера государственных интересов СССР и Германии была в целом определена от Балтийского моря до Карпат. Неопределенными оставались позиции двух стран в Финляндии и на Балканах.
Развязывая войну с Финляндией, Сталин как политик и стратег проявил очевидную политическую недальновидность, совершил ряд ошибок своей “личной дипломатии”. Великодержавное высокомерие и авторитарно-волюнтаристский подход в вопросе с Финляндией завела Сталина в “финский капкан”. “Финская армия, общий боевой состав которой составлял не более 200 тысяч человек, сражалась отлично. Финны мужественно действовали против русских танков, применив новый тип ручных гранат, которые вскоре получили название “молотовский коктейль”. Возможно, Советское правительство рассчитывало на военную прогулку.”[18] Однако Сталин не учел боевые возможности финской армии, внутриполитическую обстановку и патриотический подъем в Финляндии, рассеявший утопические чаяния на “правительство” О. Куусинена, которое не нашло абсолютно никакого отклика в народной среде, а также того, что Англия и Франция, ведя военные действия с Германией, выступят против Советского Союза и начнут готовить экспедиционный корпус в помощь финнам. У. Черчилль в своем труде “Вторая мировая война” вспоминал, что в начале февраля 1940 года на заседании союзнического верховного военного совета в Париже обсуждался вопрос о “помощи Финляндии”. Тогда “совет решил, что очень важно, чтобы Финляндия была спасена, что без подкреплений в количестве от тридцати до сорока тысяч обученных солдат она не сможет продержаться дольше весны, что одного нынешнего притока разнородных добровольцев недостаточно и что гибель Финляндии была бы
серьезным поражением для союзников. Поэтому необходимо было послать союзные войска либо через Петсамо, либо через Нарвик, либо через другие норвежские порты. Операции через Нарвик было отдано предпочтение, так как она позволила бы союзникам “одним выстрелом убить двух зайцев” (то есть помочь Финляндии и отрезать немцам доступ к железным рудникам)”[19].Исключение Советского Союза из Лиги Наций добавило масла в огонь и принесло ущерб международному престижу СССР. Впрочем, к вердикту Лиги Наций Сталин в конечном счете был совершенно безразличен, поскольку свое наплевательское отношение к этой организации он высказал еще в отчетном докладе на XV съезде ВКП(б) в 1927 году: “Лига наций есть не инструмент мира и разоружений, а инструмент прикрытия новых вооружений и подготовки новых войн”[20].
Если советско-финляндская война и завершилась военным поражением финнов, то теперь стало совершенно ясно, что Сталин в лице своего северного соседа приобрел еще одного врага: в случае агрессии Германии против Советского Союза Финляндия, безусловно, начнет реализовывать свои реваншистские планы, участвуя на стороне немцев. В результате войны Советский Союз получил 10% территории финнов, однако безопасность северо-западных рубежей страны оказалась под еще большим ударом, чем раньше. Бесславная финская кампания “не принесла лавров ни армии, ни Сталину. Понимал это или нет Ворошилов, но, утверждая, что “тов. Сталин фактически руководил всеми операциями”[21], тем самым бездарность управления и неготовность к войне он перекладывал
на диктатора”[22].Состояние советских войск как в ходе войны, так и после ее окончания внимательно изучали на Западе и “можно не сомневаться, что Гитлер со всем своим генералитетом глубоко задумался над финским уроком и что это сыграло большую роль в формировании его намерений”[23]. Наряду с положительными качествами техники (применение танков и артиллерии) отмечались и слабые стороны: профессионализм командиров всех рангов, уровень дисциплины солдат, о чем своему начальству докладывал, в частности, военный атташе Германии: “советские солдаты о дисциплине вообще не имеют никакого понятия”. Такими оценками руководствовался и посол Германии в Хельсинки Блюхер, представляя отчет МИДу еще в январе 1940 г.: “в действительности Красная Армия имеет столько недостатков, что она не может справиться даже с малой страной, и Коминтерну не удалось создать почву среди финнов, свыше 40 % которых организованы в социалистическую партию. С точки зрения экономической мощи России, эксперимент в Финляндии свидетельствует о том,
что она уже на протяжении некоторого времени не представляет опасности для такой великой державы, как Германия, и поэтому на Востоке мы имеем свой тыл свободным. С господами в Кремле можно будет говорить совершенно другим языком, чем это было в августе – сентябре 1939 г.”[24]Сталин к причинам неудач, изложенным в записке “О военной идеологии”, которую в 1940 г. подготовили эксперты из Военно-политической академии, отнесся, мягко говоря, холодно и указал ее место: “В Дело!” А между тем в документе были изложены серьезные факторы поражения в войне с финнами: “низкая культура военных кадров, ложные пропагандистские установки (лозунг о “непобедимости” Красной Армии), “неправильное освещение интернациональных задач Красной Армии”. Подчеркивалось, что глубоко “вкоренился вредный предрассудок, что якобы население стран, вступающих в войну с СССР, неизбежно и чуть ли не поголовно восстанет и будет переходить на сторону Красной Армии”. <…> В том, что касается технической мощи, наша пропаганда, писали дальше авторы записки, на “ложном пути шапкозакидательства”. Нельзя “возводить в степень культа” опыт гражданской войны…”[25].
После провала оккупации всей Финляндии начался второй этап “территориально-политического переустройства” в Прибалтике. Через полгода после заключения с ними пактов “последовало в июне 1940 года как раз то, чего всегда так опасались эти небольшие страны: посредством организованных Советским Союзом политических переворотов они были включены в его состав в качестве союзных республик”[26].
Сначала Сталин направил туда “специальных эмиссаров”: Деканозова – в Литву, Вышинского – в Латвию и Жданова – в Эстонию. 14 июня, когда немцы вступили в Париж, Литва получила ультиматум с требованием отставки правительства. Аналогичные действия последовали и в отношении Латвии и Эстонии. Формальным поводом послужила деятельность региональной организации “Балтийская Антанта”, созданной еще в 1934 году с целью сотрудничества трех стран по внешнеполитическим проблемам, когда был подписан трехсторонний договор о согласии и сотрудничестве, не имевший военной направленности. Сейчас весьма кстати Молотов назвал эту организацию “антисоветским военным союзом” трех республик, хотя советское руководство вообще не имело права предъявлять суверенным республикам претензии по части
деятельности каких-либо организаций и требования их роспуска. На самом же деле, не имеется каких-либо материалов, которые свидетельствовали бы в пользу планировавшейся “Балтийской Антантой” якобы агрессии против СССР.17 июня советские войска в составе 10 стрелковых дивизий и 7 танковых бригад пересекли границы Прибалтийских стран. Стали проводиться кампании по выборам в законодательные органы – народные сеймы. Лица немецкой и других национальностей были напуганы поползшими слухами о том, что кто не будет
участвовать в выборах и не будет иметь соответствующей отметки в паспорте, то будет считаться врагом народа.Созданные народные правительства подавили демократические свободы, распустили все партии, кроме коммунистических, закрыли газеты. 14 июля была устроена инсценировка выборов, в результате которых “избранные” парламенты проголосовали за присоединение своих стран к СССР. 3–5 августа 1940 г. на VII сессии Верховного Совета СССР было принято решение о вхождении трех Прибалтийских республик в состав Советского Союза. Так завершилась национал-большевистская процедура “добровольного вхождения” в СССР: у кого сила, тот и прав.
Чтобы окончательно унизить немцев, Молотов потребовал 11 августа ликвидировать дипломатические миссии в Каунасе, Риге и Таллинне в течение двух недель, а также закрыть консульства к 1 сентября. 12 августа США направили Советскому Союзу меморандум, в котором Эстония, Латвия и Литва назывались “оккупированными” странами, лишенными права распоряжаться своим имуществом. Ответом на это было
закрытие в Прибалтийских республиках посольств США. Советское правительство приступило к строительству в Прибалтике “социалистического общества”.Начались аресты и массовые депортации населения на спецпоселение в Сибирь. “В справке органов госбезопасности утверждалось, что всего было переселено 49 331 “литовец” (так на чекистском жаргоне тех лет именовались все народы Прибалтики), из них прошли переучет в 1948–1949 гг. 44 814 человек. Остальные умерли. <…> 140 тыс. человек подверглись депортации в 1945–19
49 гг. (в том числе 81 158 литовцев, 39 279 латышей и 19 520 эстонцев). Было также выселено 18 104 так называемых кулаков из Литвы и тысячи иеговистов из всей Прибалтики в 1951 г.”[27]В конце 1940 г. в Прибалтике началось объединение внутренних и эмигрантских сил для борьбы против советской власти, укрепление контактов с разведорганами Германии и создание отрядов так называемых “лесных братьев”.
Тогда же в июне Румынии было предъявлено требование о возврате Бессарабии, которая была отторгнута от Советской России в конце первой мировой войны, а заодно и об уступке Северной Буковины (восточная часть Карпат), которая никогда не входила в Российскую империю. В отличие от ситуации в Прибалтике, Бессарабия являлась частью независимого румынского государства, и здесь речь шла о прямом возвращении этой территории СССР без условий, так как она входила в сферу интересов Советского Союза. Буковина же не составляла объекта какого-либо сговора с Германией в августе 1939 года. Немцы высказали Молотову упрек по этому поводу во время его визита в Берлин 13 ноября 1940 г., на что он ответил желанием Советского Союза объединить всех украинцев в одно государство. Это не могло не насторожить немцев, поскольку вермахт зависел от румынской нефти. К тому же королевская Румыния в своей внешней политике, начиная с весны 1940 г., была полностью переориентирована на Германию. Как бы то ни было, но с Гитлером решили уладить проблему мирным путем, и после предъявленной Советским правительством ноты Румыния вынуждена была 28 июня “возвратить” Бессарабию и “передать” Буковину. В пользу “передачи” указывались такие аргументы (не соответствовавшие, впрочем, нормам международного права), как “общность исторической судьбы с Советской Украиной, общность языка и национального состава и, наконец, самый любопытный довод – необходимость возместить тот“ громадный ущерб, который был нанесен Советскому Союзу и населению Бессарабии (?!) 22-летним господством Румынии в Бессарабии””[28]. Советские войска заняли Черновцы, Кишинев и Аккерман. Эвакуация местного населения и румынских воинских частей происходила стихийно, много вооружения осталось Красной Армии.
Так, к Советскому Союзу отошли территории в 51 тыс. кв км с населением до 4 миллионов человек. По решению VII сессии Верховного Совета СССР 2 августа была образована Молдавская ССР, и Указом Президиума Верховного Совета СССР Северная Буковина преобразована в Черновицкую область. В ноябре установили новую границу между Молдавией и Украиной. Через три месяца принята новая конституция, сформированы высшие органы власти и управления. Молдавия провозглашалась социалистическим государством рабочих и крестьян, и она добровольно вступила в СССР, став союзной республикой.
В дальнейшем советско-румынские отношения продолжали ухудшаться, и Румыния считала наиболее опасным нападение Советского Союза совместно с Болгарией.
В конце июня 1940 г. У. Черчилль в личном письме Сталину выражает озабоченность опасностью военных амбиций Гитлера, угрожающего как Англии, так в скором времени и Советскому Союзу. Он присылает в Москву нового посла С. Криппса с предложением улучшить отношения между обеими странами и выработать общую политику защиты от Германии и восстановления баланса сил в Европе. Предостережение и предложение британского премьер-министра в Кремле были проигнорированы. Более того, Сталин, пребывая в поразительном самодовольстве от головокружительного успеха в Прибалтике и на юго-западных рубежах, а также в уверенности, что Англии скоро придет конец, содержание своей конфиденциальной беседы с послом сообщил Шуленбургу, который, не мешкая, телеграфировал в Берлин следующим образом: “Сталин не видит какой-либо угрозы гегемонии со стороны любой страны Европы, и еще меньше страшит его, что Европа может быть поглощена Германией. Сталин следит за политикой Германии и хорошо
знает несколько деятелей Германии. Он не обнаружил какого-либо желания с их стороны проглотить европейские страны. Сталин не считает, что военные успехи Германии представляют угрозу для Советского Союза и его дружественных отношений с ней…”[29]Сталин, отказавшись от протянутой руки Черчилля, продолжал углублять внешнеполитическую изоляцию СССР, вводя в полное заблуждение свой народ относительно истинного характера советско-германских отношений. А отношения с Германией заметно портятся, поскольку теперь оба диктатора стали обманывать уже друг друга. Сталин начал осознавать опасность, угрожавшую ему. “Тем не менее, весьма знаменательно, как мы увидим, какими преимуществами он жертвовал и на какой риск шел ради того, чтобы сохранить дружественные отношения с нацистской Германией. Еще более удивительными были те просчеты и то неведение, которое он проявил относительно ожидавшей его судьбы. В период с сентября 1940 года до того момента, как Гитлер напал на него в июне 1941 года, он был бессердечным, хитрым и плохо информированным гигантом.”[30]
26 июня Молотов намекнул гостившему в Москве посланнику фашистской Италии Россо на заинтересованность Советского Союза в захвате Турции. Было заверено, что Советское правительство признает гегемонию Италии в Средиземноморье при условии, что Италия признает гегемонию СССР на Черном море. Посол ответил, “что он считает это заявление весьма разумным и рекомендует действовать как можно скорее”.
11 июля Шуленбург информировал Берлин, что “политические интересы Москвы сфокусированы сейчас целиком на событиях в Прибалтийских государствах и на отношениях с Турцией и Ираном. Большинство западных дипломатов считают, что все три Прибалтийских государства будут преобразованы в организмы, полностью зависящие от Москвы, т. е. будут включены в состав Советского Союза. <…> Это без сомнения, также относится к Турции и Ирану”.
К концу лета 1940 г. возник территориальный кризис между Венгрией и Румынией. Гитлер направил в Румынию военную миссию для защиты нефтеносных районов Плоешти и подготовки для развертывания на румынских базах немецких и румынских войск. В октябре 1940 г. Румыния присоединилась к Тройственному пакту. Венгрия также была вынуждена принять посредничество держав оси.
Москва и Берлин обменялись взаимными обвинениями по поводу нарушения заключенных договоров, в частности, по Румынии и Финляндии, куда пришли немецкие войска, и по аннексии Сталиным Северной Буковины.
В конце сентября Молотова известили, что Япония, Италия и Германия намерены заключить в Берлине военный альянс[31], который, как пояснил Риббентроп, “направлен исключительно против американских поджигателей войны”. Достигнув наивысшего дипломатического успеха в августе 1939 года, Риббентроп и сейчас надеялся на триумф, введя Советский Союз в Тройственный пакт и переключив его устремления к югу, против Британской империи. Посол в Москве Шуленбург тоже явился инициатором участия СССР в этом союзе. Министр иностранных дел Германии упомянул о желательном приезде в Берлин Молотова, поскольку фюрер изложит “свои взгляды относительно будущих планов отношений между” Германией и СССР, намекая на идею разделения мира между Четырьмя Державами: СССР, Италией, Японией и Германией. Сталин дал “добро” на командировку Молотова.
В ходе аудиенций 12 и 13 ноября с Риббентропом и Гитлером Молотов узнал достаточно много интересного. Гитлер заявил, что Англии скоро будет нанесен сокрушительный удар и поэтому приоритетными становятся политические проблемы будущего. В частности, он решил пересмотреть отношения с Россией “и не в отрицательном духе, а с целью организовать их позитивно” по возможности на длительный период. Советскому Союзу предлагается присоединиться к Тройственному пакту. Германия вынуждена проникнуть на отдаленные территории, не представляющие для нее серьезного политического или экономического интереса, а также нуждается в некоторых жизненно важных источниках сырья.
Молотов задал ряд узловых вопросов немецким деятелям, пришедшим в замешательство от конкретики поставленных проблем:
каково значение Тройственного (Антикоминтерновского) пакта, подписанного недавно между Германией, Италией и Японией;
каков смысл “нового порядка” в Европе и Азии и какова роль СССР в нем;
каковы границы так называемой “сферы Великой Восточной Азии”;
каково отношение Германии к балканским и черноморским интересам России – Болгарии, Румынии и Турции;
каково отношение Германии к заинтересованности СССР к Финляндии и Южной Буковине.
Гитлер ответил, что “цель тройственного пакта – урегулировать условия в Европе в зависимости от естественных интересов европейских стран и в связи с этим Германия сейчас обращается к Советскому Союзу, чтобы он мог высказаться относительно интересующих его районов. Никакое решение ни в коем случае не будет принято без сотрудничества с Советской Россией. Это относится не только к Европе, но и к Азии, где сама Россия будет содействовать определению “сферы Великой Восточной Азии”, в отношении которой она также должна будет изложить свои претензии. Задача Германии в данном случае – выступать в качестве посредника. Россию отнюдь не собираются поставить перед свершившимся фактом”[32].
Участие СССР в коалиции трех стран Молотову представилось приемлемым. По Южной Буковине ни к чему не пришли: Германия отказалась отдать ее Сталину. Финляндия передается Советскому Союзу, в этом обе стороны в принципе согласились.
Интересны в связи с этим воспоминания секретаря ЦК Компартии КФССР и члена Военного совета Карельского фронта Геннадия Николаевича Куприянова, которому в конце марта 1940 г. было предложено написать проект постановления Политбюро и проект Закона о создании Карело-Финской ССР[33]. В феврале 1941 года в Москве состоялась XVIII Всесоюзная партийная конференция, рассматривавшая работу промышленности и транспорта, а также вопросы укрепления обороны страны. Тогда же Куусинена избрали членом ЦК ВКП(б), а Куприянова по предложению Жданова – кандидатом в члены ЦК. Сталин во время перерыва расспросил Куприянова о делах в республике и о положении на границе.
“Потом И.В. Сталин спросил меня:
– Изучаете ли вы финский язык?
– Начал понемногу осваивать, – ответил я.
– Вам надо хорошо изучать положение в Финляндии – вы соседи. Надо больше знать об этой стране, читать финские газеты, слушать финское радио. Обязательно изучайте финский язык!
В это время к нам подошел Отто Вильгельмович. Обращаясь к нему, Сталин сказал:
– Мы тут о финском языке говорим. Помогите товарищу Куприянову. Он должен знать ваш язык.
Вернувшись в Петрозаводск, я усиленно взялся за изучение финского.”[34]
Берлинская встреча не изменила решимости Гитлера продвигаться на Восток. Фюрер понял, что в переговорах потерпел провал. “Переговоры показали, – разъяснял он своим генералам, – куда метят русские. Молотов проговорился. Это не было бы даже браком по расчету. Впустить русских… означало бы конец Центральной Европе.”[35] Гитлер дал команду повременить с разработкой плана “Барбаросса” до получения ответа от Сталина.
В IV томе “Истории дипломатии” (изд. 2, М., 1975 г.) под редакцией А.А. Громыко об истинных целях поездки В. Молотова в Берлин и условиях Кремля ничего не говорится. В главе о советско-германских переговорах читаем о том, что “советская делегация решительно отвергла гитлеровскую программу раздела мира. Она потребовала вывода немецких войск из Финляндии, прекращения германской экспансии в районах, прямо затрагивающих безопасность СССР, прежде всего на Балканах, а также на Ближнем Востоке” (с. 150).
Вскоре после отъезда советской делегации немцы объявили о присоединении Венгрии, Румынии и Словакии к Тройственному пакту. Потом Гитлер уговорил и болгар, которые были озабочены концентрацией турецких войск на ее южных границах, но больше всего опасались России и повторения у себя Прибалтийского варианта.
По возвращении Молотова домой в Москве размышляли над выработанным в Берлине совместными усилиями предложением немцев присоединиться к фашистскому альянсу, и Сталин дал официальное согласие на предложение Гитлера о разделе Европы и мира при условии, что об этом не будут знать союзники Германии по Тройственному пакту – Япония и Италия. В проекте Соглашения и в секретном протоколе к нему предусматривалось учреждение Четырьмя Державами естественных сфер влияния в Европе, Азии и Африке, введение нового порядка и принятие решения “создать твердый и прочный фундамент для их общих усилий в этом направлении”. Документы были привезены Молотовым для утверждения и подписания.
“Проект. Секретный протокол № 1
В связи с подписанием сегодня Соглашения, заключенного между ними, представители Германии, Италии и Японии и Советского Союза заявляют следующее:
.
Только подписка гарантирует Вам оперативное получение информации о новинках данного раздела
Нужное: Услуги нянь Коллекционные куклы Уборка, мытье окон