Одной из основных проблем агентурной/оперативной работы является легализация информации. Необходимость в ней возникает, когда нельзя или не целесообразно скрыть, что некоторые действия выполняются по полученной агентурным/оперативным путем информации, но это может указать противоположной стороне на наличие и характер источника и способ получения информации, т.е. приблизится к раскрытию канала утраты или утечки информации. Как правило, информация, полученная от агента в организации, реализуется, как полученная через другие источники. Для этого определенными действиями создается вероятность существования таких источников. Подчеркиваю - вероятность, так как эти другие источники могут не существовать (носители информации - могут).
     В качестве короткой авторской справки отмечу следующее. В результате агентурного/оперативного доступа к носителям информации могут образоваться каналы утраты и утечки информации. В соответствии с выводом об избирательном объектовом и (или) субъектовом характере разведывательной деятельности против организации под каналом утраты или утечки информации будем понимать упорядоченную в соответствии с направлением движения информации совокупность объектов и (или) субъектов, среди которых обязательно есть непосредственный источник информации в организации, контактор с источником информации и получатель информации за юридическими и физическими (государственными) границами организации.
     Под упорядочением объектов или субъектов, образующих канал, будем понимать использование способов действий для скрытного добывания информации и/или ее носителей, хранения, передачи и доставки носителей информации. Поэтому к способам действий будем относить способы доступа, регистрации, хранения, передачи, доставки носителей информации. Способ действий определим как совокупность приемов и процедур, обеспечивающих заданный результат каждого этапа при движении информации по каналу.
     После этой небольшой справки следует вывод, что легализация может осуществляться как в среде источника информации, так и в среде получателя информации.
     В среде источника информации легализация может производиться за счет расширения числа лиц, санкционировано или не санкционировано ознакомленных с информацией в объеме (степени), позволяющем соотнести его с уровнем информационного ущерба в случае раскрытия информации или вывести расследование на объект/субъект, подозреваемый как источник, но не являющейся им. Желательно проводить не просто только расширение числа лиц, ознакомленных с информацией, а вовлекать в это число лиц с меньшими режимными характеристиками или качествами по ограничению прав доступа к защищаемой информации. Под качествами понимается индивидуальное соблюдение конкретным лицом правил работы с информацией ограниченного доступа и распространения. Неаккуратные в выполнении правил работы с защищаемой информацией будут более вероятными кандидатами на роль тех, кто должен вызвать подозрения в том, что допустил утечку/утрату информации.
     Опытом агентурной работы установлено, что наличие одного агента в организации затрудняет легализацию информации, так как в некоторых случаях принуждает участвовать в такой легализации сам источник информации, что может быть небезопасно для него. При наличии в организации более одного агента меры по легализации могут осуществлять не источники информации.
     В среде получателя информации легализация может производиться путем публикаций в средствах массовой информации (сотрудники СМИ имеют право не разглашать свои источники информации) или путем публикации авторских материалов с изложением сведений, якобы полученных отечественными организациями в ходе исследований, опросов, НИР, НИОКР, а также путем публикаций в разделе слухов и т.п. Для легализации может использоваться выдержка времени и последующие события в среде получателя информации, никак не связанные с информациообразующими событиями в среде источника информации. Для легализации могут использоваться установленные агенты противоположной стороны, через которых запускается определенная мотивирующая эту сторону в нужном направлении информация.

• используемая терминология и ключевые слова не должны выводить на источник информации, так как всегда существует совпадение тезауруса, т. е. профессионального словаря у источника и получателя информации.
• легализуемая информация должна строится по некоторым другим, чем исходная, основаниям для изложения событий (действий, состояний), так как всегда должна иметь место схожесть оснований, по которым источник закладывает информацию в сообщение и по которым получатель "извлекает" ее из сообщения. Под основаниями мы будем понимать мотивированное использование смысловых единиц данной предметной области. Эти основания создают единый контекст обмена информацией;
• излагаемая узкая проблема, известная немногим, должна быть модифицирована, так как информационный обмен между источником и получателем всегда осуществляется по поводу какой - либо проблемы, как правило, проблемы выбора и предполагает схожесть в ее понимании. Последнее условие является наиболее важным. Можно утверждать, что нет проблемы, - нет информации.
•      Каждый объект, вплоть до отдельной личности, имеет свою понятиеобразующую среду. Поэтому каждая полученная противоположной стороной легализуемая информация может быть подвергнута анализу с целью выявления понятиеобразующих признаков в ней. Эти признаки и могут быть идентификаторами той среды, где расположен источник информации. Обычно этим и должны заниматься серьезные аналитические центры в специальных службах и службах безопасности организаций. Предпосылки для такой идентификации заключаются в том, что:
• анализ тезауруса (словаря) позволяет определить особенности синтаксического (знакового) оформления информации;
• анализ оснований (контекста) позволяет определить особенности представления семантической (смысловой) составляющей информации;
• анализ проблемы позволяет выйти на среду, прагматически (с целью достижения полезности) настроенную на использование данной информации.
•      Информация, как правило, всегда функциональна, а функциональность - устойчивое свойство любых систем, определяющее специфичность понятиеобразующей среды.
  

     А теперь повернемся лицом к жизни, то есть рассмотрим некоторые примеры, которые можно отнести к практике легализации информации в сфере, где когда - то служил автор. А было это на специальном факультете Военно - морской академии. Но сначала сообщение о событии, ставшим отправным в первом примере.
     Закончив академию, я вернулся на ТОФ, но уже на штабную работу в гарнизон Николаевка, откуда уходил в академию, но из другого полка. Прослужив с полгода в должности заместителя начальника штаба 77 оплап (уже расформирован), я ушел в оперативный отдел штаба ВВС ТОФ на должность старшего офицера оперативного отдела. Это был 1981 год, год, когда произошла крупнейшая авиакатастрофа, в которой погиб весь руководящий состав ТОФ. Новый командующий ВВС не прошел последовательно все ступени службы на ТОФ в отработанном практикой временном цензе, поэтому не был адаптирован к особенностям, существовавшим в частях и органах управления ВВС ТОФ. Порядки устанавливал свои, исходя только из стремления вкруговую обеспечить себе презумпцию невиновности (как правило, это основной мотив скоропостижно выросших в должности начальников).
     В отношении меня не был применен порядок, когда вновь прибывший офицер оперативного отдела получал квартиру своего предшественника или первую освободившуюся. Такой порядок не был привилегией, так как оперативный отдел по показателям сложности и объемности работы был загружен значительно более других в управлении ВВС. Служба была тяжелой, особенно было проблематично с питанием утром и вечером, так как столовая в штабе работала только на обед. Я проездил к семье в гарнизон Николаевка, за 200 с лишним километров, почти три года, из этих лет посещая семью нерегулярно и лишь в отдельные выходные, эти посещения в сумме составили ровно полгода. Проезд не был бесплатным, как сейчас, часто ехать приходилось стоя по четыре часа, до Партизанска или Лозовой. А далее еще на автомобильном транспорте. Отмечу, что ни до меня, ни после меня таких экспериментов с сотрудниками оперативного отдела не ставили.
     Пишу об этом, чтобы на таком фоне были более понятны мои личные впечатления от следующего события, произошедшего, кажется, в году 1983 - м. Понадобилось мне как - то взять в секретной части грифованное дело, в которое подшивались документы по боевой службе. Но оказалось, что его еще раньше получил заместителя начальника отдела. К тому времени оно ему было уже не нужно, и я попросил его сдать, чтобы взять самому. Но он мне его просто отдал, сказав, чтобы я его потом сдал в секретную часть. А сам ушел, по каким - то делам со службы. Поработав с делом, я дал его другому оператору по его просьбе, назовем его С., который занимался планированием и учетом боевой службы. Не помню, чтобы он отдавал его мне в руки обратно. Далее я забыл о нем, скорее всего потому, что это самое дело не попадалось мне на глаза. Была пятница, надо было ехать домой. Где - то за час до конца рабочего дня я взял свой портфель (хороший кожаный вместительный портфель, приобретенный мною в подарок себе в галантерейном отделе универмага "Детский мир" в Москве, когда я после окончания училища добирался к месту службы на ТОФ) и ушел из штаба, чтобы ехать на более удобной электричке. Сослуживца С. я в момент ухода не видел на рабочем месте.
     Отправился я в "скотобазу" - так в нашей среде называлось помещение в доме без бытовых удобств возле штаба тыла ВВС, где размещались бесквартирные офицеры. Ходу минут двадцать. Мне нужно было переодеться в гражданскую одежду, так как ехать в форме в переполненной электричке было тяжело и неудобно. Переодевшись, я уже был готов взять портфель и выйти из помещения, отправившись в долгий путь.
      И тут вмешалось провидение. Надо сказать, что это явление часто вмешивалось в мою жизнь, не давая случаться со мной крайностям. За что я и благодарен ему. В данном случае это проявилось в том, что я без нужды решил заглянуть в портфель. И в пачке газет увидел это самое грифованное дело. Моментально переодевшись, схватив, как говорят, "руки в ноги", я в быстром темпе отправился обратно в штаб, успев до конца рабочего дня, и как ни в чем не бывало, сдал этот документ за своего начальника. Но уже на более удобную электричку я опоздал, пришлось ехать на следующей.
     А затем наступило время размышлений и анализа. Когда со мной что - либо случалось, я "обратной прокладкой" восстанавливал не менее 99% событий (трудно было восстанавливать события, приходившиеся на периоды с очень плохим самочувствием). В тот день я себя нормально чувствовал и ни какой анализ не приводил к выводу, что я сам положил этот документ в маскирующей пачке газет в свой портфель. Я не мог вспомнить (восстановить) никаких действий, даже приближенно указывающих на такую возможность.
     А теперь представьте: приезжаю я через четыре часа в Партизанск или Лозовую, а там меня уже ждут и под белы ручки …. Это сейчас все сходит с рук, а раньше и более простые события вызывали конкретную и определенную реакцию людей из Комитета. Минимум - понижение в должности, максимум - перевод в какой - нибудь захудалый гарнизон, еще дальше от семьи. Примеры были.
     По возвращении из дома я обратил внимание на то, что поведение у уже упоминавшегося сотрудника С. изменилось: он стал, скажем, так, более лоялен ко мне (изменил ролевое отношение) и перестал генерировать признаки, показывающие его претензии на должность заместителя начальника отдела (тот, который мне это грифованное дело передал, уже ждал перевода в Прибалтику; состоялся бы этот перевод в случае успешности провокации?).
     Кому скажешь о том, что произошло, не навлекая нежелательных последствий на себя же? Я не отвергал версии и о спланированной акции. Тем более, что анализируя поступки, поведение персонажа, которого можно было подозревать в данном злом умысле, я не находил в структуре его личности элементов решительности. Хотя гнус он был порядочный (да и трус тоже). Но вести ролевые игры, постоянно симулируя вечную занятость и озабоченность, неисчерпаемую проблематику своих задач, он мог, и весьма успешно (выполняя его функции в периоды его отпусков, я решал эти задачи, максимум, в половину рабочего времени, остальное время приходилось искать себе занятие по душе, чтобы не скучать; начальство, ориентируясь на его вечную озабоченность, в эти периоды не напрягало меня, полагая, что и мне невыносимо трудно). И претензии на служебный рост у него были. И они стимулировались руководством, но потом время изменило расстановку сил и служебные приоритеты. Перспективы у него снизились.
     Десять лет я об этом никому не рассказывал. И уже в году 1993 - м или 1994 - м я, сидя в кабинете на специальном факультете ВМА, рассказал об этом событии своему старшему напарнику Ч. по учебной дисциплине (он был старше меня лет на десять). Зачем же я это сделал? Был какой - то повод в разговоре. Хотя я знал, что этот человек осведомитель. О том, как он себя проявил в период моей защиты диссертационной работы, рассказано ниже. Человек этот был внутренне злой, из тех, кто перекладывает неудовлетворение от своей деятельности на того же, на кого и доносил. Довольно продолжительное время мы с ним провели вдвоем в кабинете, и мне пришлось слышать от него много негативных суждений о других. Он как бы разряжался, выжимая порции злости из себя. Мне это изрядно надоедало, к тому же, с теми, на кого он мне "доносил", он вел себя суперлояльно. Казалось, что он легко самопрограммируется на негативное отношение к любому человеку, по крайней мере, положительных оценочных суждений о ком-то я от него не слышал.
     Предваряя сюжет о "легализации", расскажу о предшествующем ей событии, чтобы лучше понять место и роль данного человека в том, что события приобретали необратимый негативный ход. Дело было в 1992 году, в период, когда я выходил на финишную прямую в защите кандидатской диссертации. Это была диссертация по управлению, весьма специфической сфере для нашего общества. Материалов для исследования оказалось очень мало, поэтому три года соискательства приходилось спать, в основном, по четыре часа, прорабатывая множество публикаций и изданий (чем совершенствовался опыт информационно - аналитической работы). Эти годы прошли в напряженном темпе, который на предзащитной подготовке никак нельзя было снижать, и следовало выходить на защиту без всяких перерывов.
     Так вот, в один из дней первого полугодия 1992 года я принес в кабинет из общежития, где жил, фотокопию закона Украины о прохождении военной службы. Она мне досталась от закончивших обучение слушателей: кто - то из них оставил брошюру на общей кухне среди макулатуры. В ту пору еще практиковался свободный переход военнослужащих между ВС Украины и России, что было сделано для гашения недовольства офицеров, имеющих родственников или квартиры в другой "стране", и желавших продолжить или закончить службу в соответствии с этими (и другими) обстоятельствами. В России своего закона тогда еще не было. Я читал проект закона, готовившегося в СССР в период Горбачева, - это был великолепный проект, делавший офицерскую службу действительно элитарной, выводивший офицеров действительно в служивое сословие, несущее свое бремя на пользу Отечеству. Под таким законом можно было служить с огромным удовлетворением и долго. Украинский закон взял многое хорошее из этого проекта, хотя и не главное, к тому же, повторяю, в России Ельцина такого закона вообще не было.
     В кабинете, в присутствии этого персонажа Ч., я высказал лестную характеристику украинскому закону. И хотя я сам призывался из Николаева, родственники жены жили в Луганске, переводится на Украину я не собирался. Но для моего компаньона Ч. это ничего не значило. Скорее всего, он донес что, защитившись, я летом в отпуске я могу поехать в Луганск (куда мы ездили почти каждый отпуск), посетить военное училище, что заканчивал, и договориться о переводе на Украину. О чем же еще думать длительно бесквартирному офицеру в России, как не о побеге на Украину. Из этого и вытекало следствие, что защиту надо отсрочить, чтобы его задержать, пока он не добежал до российско-украинской границы.
     Я здесь не говорю о мотивах таких решений, так как мотивация, приводящая в движение подобные механизмы, не поддается формализации по той причине, что является производным обстоятельством от массы субъективных факторов, порождаемых особенностями сотрудников спецслужб.
     Предметом оперативного интереса должны быть факты, а не их интерпретация утратившими критерии полезности или не имевшими их осведомителями. Тем более что я вообще не вел речь о "побеге" на Украину, а лишь отмечал преимущества украинского закона перед советским, действовавшим в России.
     Не удивительно, что весь последующий предотпускной период подготовки документов к защите он крутился возле меня и убеждал, что в истории академии не было случая, чтобы соискатель не защитился, так как все понимают, что выполнять служебные обязанности и разрабатывать диссертацию труднее, чем просто писать диссертацию, чем и занимаются адъюнкты.
     Когда я начал прорабатывать попытку защититься в июне, мне было отказано под предлогом, что ожидается защита заочного адъюнкта из Владивостока, а человек может приехать только в июне. А в июне только одно, в начале месяца, заседание Совета. И в план меня не включили. И хотя данный персонаж не приехал, освободившуюся позицию никому не предложили использовать. А дальше время стало играть не на меня. Большинство членов диссертационного совета - глубокие пенсионеры - полуставочники, проводящие весь сентябрь в своих дачных пенатах. И с большими организационными трудностями, и благодаря благожелательному отношению И.Е. Гаврилова, я вышел на защиту в октябре.
     Да, я действительно летом в отпуске с семьей ездил в Луганск. Но еще ранее, почувствовав что - то недоброе в поведении этого Ч., отказал себе в удовольствии посетить училище, хотя бы просто как место, где я провел трудных четыре года и получил путевку в небо. Я должен был иметь моральное алиби для этого персонажа. Он не должен был получить подтверждения моим поведением в правоте своего доноса. Кроме того, я не исключал наличие параллельного источника информации.
     Как преступника тянет на место преступления, так и доносителя влечет необходимость получить подтверждения правоте своих доносов. И вот, уже после моего возвращения из отпуска, сидим мы вдвоем в кабинете: он впереди, спиной ко мне, я за ним, лицом к его спине. И слышу его вопрос, который он задает, преодолевая себя, напрягаясь, с неестественными интонациями, не поворачивая головы: "Ну, как, ты был в училище?". Регистрация таких признаков в поведении подобных персонажей является косвенным подтверждением аналитических выводов. Ответ мой был категоричным и коротким: "Я не был в училище". На этом обмен репликами закончился.

• уровень осведомителя - данные;
• уровень агента - плюс аналитические данные;
• уровень резидента (куратора) - плюс аналитическая информация.
•      Еще одним косвенным признаком запланированной задержки в защите говорит следующий факт. Уже при оформлении документов после успешной защиты диссертации по управлению оказалось, что мою диссертацию приняли к защите без необходимого в таких случаях рапорта с моим ходатайством о выносе ее на защиту. На основании такого рапорта диссертационным советом устанавливается дата и очередность защиты диссертаций. Место моей защиты в системе заседания диссертационного совета спланировали без этого, что может косвенно говорить об отслеживаемости во времени моего движения. Я даже узнал опосредованно о том, что должен защищаться в такой - то срок - пришел ко мне отечественный адъюнкт и попросил уступить ему очередь на защиту. Ему очень хотелось сразу вскочить с должности адъюнкта на должность старшего преподавателя. Я вежливо отказался, сославшись на уже имеющуюся существенную задержку. У меня уже нарастали потери.
       И хотя я защитился успешно, без подыгрыша и заготовленных вопросов, перерыв в несколько месяцев после окончания подготовки мог снизить результаты, так как время заставило что - то забыть в содержании диссертации и истоковых исследований. Следует заметить, что работать по проблематике управления силами не менее рискованно, чем управлять ими. Кроме того, эта задержка цепной реакцией привела к задержке дальнейшего роста, и к финансовым потерям, так как отсчет начала денежных доплат за ученое звание и ученую степень идет от дат определенных событий. Надо бы еще учесть и мои эмоциональные состояния в связи с такими событиями и обстоятельствами. Однако мне было интересно фиксировать, как некоторые люди радовались тому облегчению собственной совести, которое у них появилось в связи с моей защитой, когда встречая, поздравляли меня.
       Теперь посудите, мог ли я быть благодарным персонажу Ч. за доносимые им инсинуации, основанные на реликтовых идеологических алгоритмах поиска внутренних врагов, характерных раннему периоду эпохи победившего социализма и деятельность фактически против меня. Тем более что это не первый и не единственный эпизод, в котором проявлялась прозрачность такой его деятельности. Подчеркиваю - не действий, а деятельности. Она была прозрачной с его первого конфронтационного действия в отношении меня. А это был 1988 год. В последние годы службы я запускал в определенные каналы информацию о том, что мне известно, что защиту задержали на основании его доноса. Опровержений мне не довели.

     Возвращаясь к изложению моему напарнику Ч. исходного события с грифованным делом, следует сказать, что я отметил для него как обстоятельство, что десять лет молчал и никому еще не говорил, вот вам говорю первый раз. Это могло означать только одно - и ему не следует рассказывать другим об этом случае, так как для тех других возникала бы ситуация затруднения в использовании такой информации, хотя и смысла в этом не было никакого. Не было даже ни малейших шансов на оперативную проработку этого эпизода, ни на следующий день после события, ни через десять лет: наверняка бы персонаж С. ответил бы, что когда хотел вернуть дело, меня не было в кабинете, а ему нужно было уйти и он, чтобы не оставлять его на столе, положил мне в портфель. На его стороне было бы то, что он постоянно перед начальством демонстрировал ролевую оболочку жалобщика и нуждающегося в защите человека, и это создавало нужный ему эффект. У нас в отделе уже в 1986 году был случай кратковременной пропажи грифованного документа, и там исполнитель акта, который этим пытался отомстить за измену (серийную) жены, вышел сухим из воды, объяснив свои действия случайностью. Взыскание получил другой человек.
     Произошедшее через какое - то время после рассказа напарнику Ч. событие можно с полной уверенностью классифицировать как попытку легализации данной информации, выполненную крайне хреново и приведшую к негативным последствиям для меня, которые так никто из организаторов (в контексте обусловленных событий я бы сказал - зачинщиков)и исполнителей не счел нужным остановить и дезавуировать. Ведь сущность легализации заключается в том, чтобы ознакомить с данной информацией некоторый круг людей, потенциально могущих распространять ее дальше, чтобы затем, когда начнется оперативная работа по ней, объектам разработки не был бы в явном виде понятен источник этой информации. Однако я и не собирался расширять круг ознакомленных с информацией об этом событии. В данном случае источником, который надо было прикрыть, был персонаж Ч., хотя в силу его многолетней прозрачности можно этого было и не делать. Такие люди - это как страусы с головой в песке: им кажется, что раз они себя не видят, то и другим их истинная конфигурация незаметна. Еще раз подчеркну - пустячная легализация, но, будучи проведена грубо, не была реализована (персонаж С. во Владивостоке закончил службу полковником, будучи поставлен на полковничью должность, но, продолжая выполнять обязанности по своей, подполковничьей), обернувшись фактически провокацией, и вред от нее несоизмерим и значительно превосходит гипотетическую выгоду.
     Тем более неприемлема ситуация непрерывности ущерба от неграмотно проведенной легализации, если учесть, что за несколько лет этого периода 90-х годов наши обновленные органы перешли от тотального реагирования на малейший факт нарушения работы с грифованными документами или на предпосылку к такому нарушению до практически полного отсутствия реагирования даже на демонстративные нарушения.
      Примеры для сравнения есть.
      Теперь к сути события, относимого мною к попытке легализации.
     У меня в расписании было спланировано несколько занятий в субботы. И вот как - то встретив меня, помощник начальника факультета, с которым я имел нормальные отношения (в нашей ситуации это был капитал, который имели не многие), сам предложил перенести все субботние занятия на обычные дни недели. Причем он готов был это сделать без необходимого в таких случаях рапорта от меня. Просто взять и перенести за так. И хотя предложение было неожиданно и я сомневался, что это не вызовет определенной ревности со стороны других (ох, и были персонажи, которые только и сравнивали, кому лучше, чем им!), но согласился - если возможно, то давай, но изменения должны пройти до кафедры, чтобы мне не отвечать на вопросы - откуда у меня вдруг в какой - то день занятия и почему не прихожу в субботу?
     И вот наступил день одного из таких занятий. Получив в секретной библиотеке слайды (слайд - это пленка с текстом или рисунком в картонных рамках, размером где - то 40 на 40 см), я их разложил в определенной последовательности, где они чередовались с несекретными. Стопка получилась высокая с верхним несекретным слайдом. Ненужную часть секретных я убрал в сейф. Закончив подготовку, стопку положил на край стола с той боковой стороны, которой он стоял к стене. Сверху над стопкой нависал нижний край стенда.
     В тот момент, когда я складывал эту стопку слайдов на край стола, опять вмешалось провидение: я непроизвольно сделал действия, положенные после происшествия в основу натурного моделирования и еще до занятия знал, что слайд упасть в промежуток между столом и стеной никак не мог, даже если к нему приложить усилие, толкающее его туда.
      В какое - то время в кабинет зашел начальник кафедры и, спросив, есть ли у меня занятия, предупредил, что на факультете находится начальник академии и он может зайти ко мне на занятие. Это предупреждение меня мало взволновало, а зря. Но по другой причине.
     На этом занятии начиналось изучение нового рода авиации. Как всегда, в первом вопросе рассматривались назначение и задачи данного рода. Для того чтобы изложение задач служило целям обучения оформлению и чтению карт, на соответствующем слайде я эти задачи отображал не текстом, а принятыми условными знаками. Такой слайд и был самым верхним.
     Прихожу на занятие (к счастью в связи с последующим, начальник академии не посетил меня) и начинаю. Назначение такое - то, а задачи я покажу вам на слайде. И к стопке. А слайда нет, ни вверху, ни в середине или внизу. Полная голова недоумения! Вот тут я начинаю ассоциировать происходящее с посещением начальником академии моего занятия. Подождите, говорю слушателям, я сейчас (ох, и не любил я проколы в аудитории! Поэтому готовился всегда тщательно). Сам же по диагонали через коридор в кабинет. В сейфе слайда нет. На столе нет. За столом и под столом и вокруг стола нет. Я к напарнику Ч., отвечает - ничего не видел. Вот напасть.
     Возвращаюсь в аудиторию и на пальцах (для меня это был непрофессионально ущербный ход) объясняю задачи рода авиации. А дальше все вошло в штатный режим.
     На перерыве вхожу в кабинет и с порога вижу в промежутке между боковой стенкой стола и стеной слайд. Если бы он был там все время, я его не мог бы не заметить ранее. Положили его туда, представив несуразность дальнейшего развития начального сценария, и чтобы канализировать ситуацию по другому сценарию: слайд был обронен мною, что и не было замечено. Я к напарнику Ч. с вопросом. Не поворачивая головы, но, покраснев шеей и затылком, отвечает: мол, заходил один из наших (назовем его К.) в кабинет. В итоге анализа ситуации я располагал: информацией о том, что заходил К., нештатной психофизиологической реакцией самого Ч. и уверенностью, что не я положил слайд за стол. Ладно, достаю слайд и после перерыва приношу его в аудиторию, не скрывая перед слушателями происшедшего и своего возмущения им.
     После занятия в присутствии Ч. кладу эту стопку на исходное место и пробую уронить верхний слайд за стол, приподнимая стопку за край, противоположный стене. Не падает - мешает стенд. Не падал, даже если специально пихать его туда. Вот такие результаты натурного моделирования.
     Опять же - к кому идти с сообщением о таком событии? Через какое - то время я специально пригласил достоверного медиатора (о нем в следующей части - И.Л.) и продемонстрировал такое моделирование специально для него. Запустив информацию о происшедшем через конкретных медиаторов, я стал ждать дезавуирующих последствия действий. Ждал долго и зря. Но только одному - третьему сидящему в нашем кабинете сказал о том, что Ч. мне назвал К., как заходившего в кабинет в период события. Но одного я не делал - я никому, в том числе и ему, не говорил, что слайд изъял, а затем возвратил таким оригинальным способом К. Я не давал интерпретации событию, а только излагал известные мне обстоятельства. Естественно, что в изложении присутствовал фактор возможного посещения моего занятия начальником академии. Можно представить, как при таком посещении разворачивались бы события: я предлагаю рассмотреть задачи на слайде, делаю определенные телодвижения, а его нет. И мое выражение лица… и способ выхода из положения …     А теперь предположение о возможном сценарии легализации. Видимо, разыгрывая пропажу или находку слайда (не знаю, учитывалось при этом, что слайд несекретный, так как разбора события с исполнителями не делал) тот, кто это делал, должен был разговорить меня на общую тему пропажи секретных документов и материалов, и понемногу вывести на рассказ о том далеком происшествии. Если это так, то персонаж К. наиболее подходил для этой роли: "балагур, рассказчик", добряк и весельчак, свой в доску. Выведав у меня нужную информацию, этот человек формируя в других микрогруппах (а попросту, в других кабинетах) определенный разговорный контекст, сообщал, как бы, между прочим и при естественном разворачивании темы, легализуемую информацию. А дальше можно уже определенным людям либо мне задавать вопросы, либо искать оперативное объяснение далекому по времени событию в далеком по месту Владивостоке. Если кто - то думает, что понимание сути излагаемых здесь событий пришло гораздо позже - тот ошибается. У меня с момента такого же неожиданного, как и пропажа, возвращения "блудного" слайда и не было сомнений в том, что это была легализация.
     Итак, легализация превратилась в провокацию. Почему? Не были учтены, в общем - то рутинные обстоятельства (в последовательности их взаимной обусловленности):

     Из - за этого попыткой легализации была нарушена безопасность занятия, а в случае посещения начальником академии моего занятия мог встать вопрос о вредительстве на кафедре. Плюс масса непрогнозируемых последствий, определяемых лишь стилем руководства начальников разных рангов. Хотя в сравнении с обусловленными данным событием последствиями это мог быть далеко не худший вариант.
     История повернулась как раз тем самым местом, из которого дурно пахнет и стреляет. Третий наш сотрудник из кабинета был другом того самого балагура К. И очевидно, что - то ему рассказал. Не берусь судить, что: факты или их интерпретацию. Пусть это остается на его совести. Однако в поведении К. стали проявляться элементы как бы недовольства поворотом событий, недовольства, почему - то ориентированного на меня. Но что - то ему мешало напрямую обратиться ко мне, и это что - то и является косвенным признаком существования определенного замысла. Недовольство имело характер несогласия с версией, по которой пропажа слайда была приурочена к возможному посещению моего занятия главным начальником. Был эпизод, в котором он это недовольство так и продемонстрировал, абстрагируясь от самого факта. Но это не моя версия, о его злом умысле и недовольство не должно было быть направлено против меня - это должны были проконтролировать и не допустить авторы легализации.
     Носил он это недовольство достаточно долго (а я должен был ощущать это - ?!) - ровно до банкета, который давали болгары по случаю своего выпуска из академии. А, подвыпив оба, мы на банкете и сошлись в дверном проеме банкетного зала, как "две половинки критической массы", затеяв потасовку по поводу его недовольства, помнится, даже не озвучивая повод для этого (закладка первая - почему с него не снято было недовольство, ведь вся объективная информация прошла нужные звенья). Ситуация парадоксальная - я его не обвиняю, а он выражает недовольство некоторой версией об обвинении, приписываемой, вероятно, мне.
     Из потасовки нас развели болгары, их действия можно с уверенностью классифицировать как выполненные для того, чтобы исключить неприятности для меня. Но в тот момент, когда я стоял в их кругу и напряженность ситуации была снята, неожиданно этот круг растолкал и налетел на меня один тип, весьма агрессивного и доминантного поведения, назовем его И. Этот персонаж и в нормальном состоянии весьма неуправляем, но особенно бессмысленно агрессивен, когда выпьет (доктор наук, затем еще и профессор). Он грубой силой вытолкнул меня из круга. Завязалась борьба: уже не потасовка, но еще не драка. Из которой меня вывел опять болгарин (уже упоминавшийся в "Оригинальном методе - 2"). Он настоял, и мы с ним пошли в наше здание, в мой кабинет, переодеваться. Но уже когда я, переодевшись, был готов уходить, в кабинет ворвался этот самый И. с претензиями на несправедливое отношение к нему с моей стороны (видимо, он спасал меня от болгар). Из кабинета выходить отказался, не давая мне его закрыть. Тут и состоялась настоящая драка, в итоге которой он получил от всего сердца. Болгарин чуть раньше дипломатично ушел, однако все, что необходимо для того, чтобы быть квалифицированным свидетелем, он видел. В последующем он излагал точку зрения, что в обоих случаях зачинщиком был И.
     На следующий рабочий день дело между ним и мной шло к погашению последствий конфликта, однако кто - то вмешался, и всю виновность стали валить на меня. Болгар к разбирательству на кафедре, естественно, не привлекали. Я, не желая последствий для И. (это ему надо было продлевать контракт каждый год с сентября, а был уже июнь), признал свою половину вины, высказав мнение, что он сделает то же. Но персонаж И. не счел нужным признавать свою половину вины в развязывании драки, как будто бы и не он преследовал меня в тот день (закладка вторая - исходная потасовка с К. вообще не принималась во внимание как факт).
     Мои последующие информационные действия были направлены на то, чтобы получить обратную информацию, что всеми сторонами и лицами признается то, что драка с И. была следствием из ситуации вокруг пропажи слайда. Но приоритеты были отданы корпоративной презумпции невиновности.
     В результате ситуация зависла на годы: я не был согласен с таким исходом, поэтому прекратил общение с И., а он, видимо, желая сохранить для себя роль жертвы и не "подмяв" сразу меня под себя, продолжал упорно напрягаться в этом направлении. Ну, как бы вел "научную" разработку.
     Поскольку он был доктором наук, затем и профессором, затем членом диссертационного совета, да еще гнусным типом, могущим запросто по причине личной неприязни бросить "черный" шар в урну для голосования при защите, два начальника кафедры (старый и новый), выходившие на защиту докторских диссертаций, выдавали ему полный карт - бланш на противодействие моей научной работе, дабы, к тому же, не создавать конкурента. А он умело демонстрировал свое "нависание" над ними, вовремя напоминая им о своей способности делать гадости. Выскажу мысль, что они сами были такого же свойства, но меньшей смелости.
     Неоднократный запуск информации (потому, что…; если, то…) о том, что мне нужна поддержка, так как в одиночестве заниматься одними из самых сложных и недостаточно проработанных вопросов в военной сфере: проблематикой управления силами на тактическом уровне рискованно, не дали обратной связи. Поэтому мои дальнейшие действия обуславливались обстоятельствами, ограничивающими возможность разворачивания научной и служебной деятельности. Я и не касаюсь здесь эмоциональной стороны проходивших несколько лет процессов.

• уклонения от обстоятельств (предчувствуя), свойственных таким ситуациям;
• своевременного выхода (анализируя признаки и фиксируя штампы) из них.
•      Структура психической деятельности тоже претерпела изменения:
• деятельность разума стала ориентироваться на оформление типологии персонажей рассматриваемого вида и их ролевых игр;
• деятельность рассудка стала (точнее сказать, продолжила, но более целенаправленно) вырабатывать нормы и ограничения в отношениях с ними, а также формировать контекст (контекстное поле оснований), обеспечивающий прозрачность подобных персонажей.
•  

• Многие вещи нам не понятны не потому, что наши понятия слабы; но потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий.
                      Козьма Прутков

     Еще один пример легализации, выполненной с целью избежать попадания в ситуацию провокации. Это событие имело место в году 1997 - м с участием слушателей болгарской группы, но уже другого набора (из последующих и последнего от Болгарии).
     Сидим мы как - то в кабинете с моим другим напарником (не с Ч. - тот к тому времени уже ушел совсем, озлобившись на меня за свои собственные проколы с раскрытием, которые я его и не подталкивал делать, и за отсутствие поддержки его отношения к людям, но напоследок совершив, точно чувствую, какую - то гадость мне). Заходит старший болгарской группы (состоявшей из двух человек) якобы на консультацию. Приглашаем садится.
     Начинает издалека. Вот вы давали нам такие - то данные про свои самолеты, а один преподаватель (назовем его И.Л. - обращались к нам слушатели по имени - отчеству) принес и оставил им для работы справочник, где совсем другие данные. Чему им верить?
     Я быстро начинаю врубаться в ситуацию. Речь могла идти только об одном справочнике –совсекретном справочнике по нашей авиации, расстановочный номер которого я совсем недавно дал этому самому И.Л., посчитав нелишним предупредить, однако, что любит он давать литературу, на которую накладываются ограничения в доступе иностранцев, этим самым иностранцам, и что с этим справочником так делать не следует.
     Мой интерес был в том, что любой, давая эту книгу, да и другие из авиационного фонда (я получал через секретную часть экземплярами и мешками литературу для формирования авиационного массива литературы на специальной факультете, это было в результатом личной поисковой, в основном выездной, деятельности в других организациях, частях и соединениях; эта деятельность находила поддержку у заменителя начальника академии, упоминавшегося в "Оригинальном методе - 2"), провоцирует руководство на ликвидацию с таким трудом сформированной авиационной библиотеки и перевод фонда в библиотеку для отечественных слушателей, где не было и десятой доли таких книг, а значит, к затруднению нашего доступа к этой литературе. Я уже преодолевал подобные затруднения при передаче моих книг из подразделения обработки на факультет.
     Задав болгарину пару вопросов для уточнения характера справочника для подтверждения подозрений, я, к своему неудовольствию, их подтвердил.
     Совершенно понятно, что болгар мало интересовали разночтения в наших материалах (уж с этим слушатели специального факультета сталкиваются с первых дней). Их, скорее всего, испугало то, что им дали в руки такой справочник для работы, да еще и оставили наедине с ним. Надо сказать, что существовал определенный порядок предоставления фактических данных о наших боевых единицах (не буду его раскрывать, он известен не только каждому преподавателю, но и слушателям, так как знакомство с этими процедурами является элементом их подготовки) и он не предусматривал пользование слушателями грифованными справочниками подобного уровня. К тому же, этот И.Л. не был авиатором, хотя непрерывно совал свой специфический нос в эту область в силу ее значимости, так как ни на какой другой не мог заработать слушательского авторитета.
     Я начинаю подыгрывать болгарину, возмущаясь тем, что какое право имел данный И.Л. давать им мою книгу, мол, это только мое право. И т.д., и т.п. в том же ключе. Мой напарник пошел еще дальше, предложив мне сразу же доложить начальнику кафедры. Такого предложения я не принял и отказался.
     По сути вопроса болгарину я ответил, что оперировать данными из этого справочника он все равно не имеет права, поэтому должен использовать то, что мы ему дали. Это еще больше добавило ему удовлетворения от хода легализации. Возможность провокации была исчерпана, и он ушел успокоенным. А мой напарник сразу побежал докладывать заместителю начальника кафедры об этом случае.
     Зря старался - последствий для И.Л. не наступило, скорее всего, они наступили для напарника. А И.Л. по прошествии некоторого времени был назначен не высшую преподавательскую должность ("военный" профессор), перешагнув одну ступень и не имея всех формальных свойств, необходимых для этого.
     Не обманывали ли предчувствия болгарина?
     Ну, а тем, через кого пытаются или кто пытается легализовывать информацию, надо быть предельно аккуратными. Из данных примеров видно, что в первом случае действия легализовщика (вероятно, сотрудника К.) оказались грубой импровизацией, переходящей в замедленного действия провокацию и задача не была выполнена (он был тихо уволен по достижении предельного возраста, но не скажу, что в этой связи), во втором - попытка напарника легализовать информацию (болгарин не выступал в роли легализовщика, а лишь в роли медиатора, так как, если бы информация не вышла из нашего кабинета, то по ней не было бы принято какого - то решения) даже через начальство, ничего не дала и возвратилась к нему через некоторое время в виде выполнения дополнительных работ по заданию того же И.Л. (вырисовыванием схем из этого справочника). Я посмеялся в связи с таким поворотом в свое удовольствие. Ему же потом морально все компенсировали, введя в свой круг постоянно приглашаемых на ставшие регулярными и частыми застолья.
     Вот такой сложный, но не всегда благоприятный и смешной был у меня период службы на специальном факультете. Поучительный был период. Он был частью моей жизни.