ОРИГИНАЛЬНЫЙ МЕТОД-6
или
Модельные характеристики вербовочных встреч

        Вербовочным контактам может предшествовать длительное изучение потенциального агента. Прежде всего определяются возможности изучаемого лица добывать требуемую информацию или оказывать необходимое влияние. Если объект разработки является очень перспективным, то вербовочное предложение готовится долго и тщательно: устанавливается его финансовое и семейное положение, привычки, склонности, слабости, свойственные как ему самому, так и членам его семьи. В сфере бизнеса, кроме изучения объекта вербовки, может собираться необходимый, в том числе и компрометирующий материал на его доверенных лиц с целью использования их в качестве посредников. После чего создается ситуация, когда на него выходит специалист вербовки.
       К примеру, В. Макаров, бывший сотрудник МИДа СССР, изучался полтора года, когда был сотрудником посольства в Боливии. Изучался его образ жизни, в том числе пристрастия (к примеру, на какой улице, в какое время и в каком баре можно его застать). Изучение производилось и путем обсуждения во время формальных и неформальных встреч на фоне складывающейся дружбы многих тем: отношение к жизни, женщинам, спорту и т. п.
       Вербовочный подход к нему заключался:

• в первом предложении помочь ему приобрести некоторые товары по каталогу со скидками, возможными только для граждан США;
• в выполнении незначительных, но регулярных презентов уже после выполнения заказа;
• во втором предложении сделать заказ на дорогие вещи с оплатой американской стороной. Взамен требовалось согласие на выполнение услуг разведывательного характера.
• даже полученный отказ не остановил вербовочных попыток (видимо, объект вербовки был тщательно изучен).
• третий подход был совершен через полтора месяца. Он пришелся на время, когда объект разработки находился в неустойчивом эмоциональном состоянии после ссор с начальством и женой. Эта попытка оказалась успешной. Она тут же на месте завершилась сообщением некоторых секретных сведений.

       Сам процесс вербовки записывался на магнитофон, что давало возможность при последующем отказе от сотрудничества шантажировать агента угрозой разоблачения.
----------------------------------------------------------------------------------------------
      Подготовка вербовочной встречи. Именно на этом этапе оперативные сотрудники могут допустить наибольшее количество ошибок. Неправильно считать, что к моменту беседы кандидат уже "завязан" настолько, что ему остается лишь формально принять решение. Поэтому не следует беседу с кандидатом с вербовочным предложением сводить лишь к фиксации его согласия, уточнению второстепенных вопросов и к согласованию отдельных пунктов "договора".
     Встреча с кандидатом должна быть использована для получения дополнительных аргументов, способных оказать влияние на окончательное решение. Одна из целей этого контакта – выявление возможных отдельных слабостей кандидата, того, насколько он подвержен уговорам, влиянию. Поэтому рекомендуется проводить вербовочную беседу не в контексте уже якобы принятого положительного решения. Следует использовать ее для уточнения и проверки полученной ранее информации, степени ее достоверности и отношения к ней кандидата.
     Вербовка включает в себя массу способов. Некоторые из людей могут сами предложить свои услуги. Это вовсе не редкий тип вербовки.
      К каждой встрече, каждой беседе вербовщик тщательно готовится, чтобы не полагаться на случай. Заблаговременно составляется план, который обсуждается им со своим руководством. В голове или на бумаге составляется схема того, что вербовщик уже знает и что необходимо уточнить. Примерный план общения учитывает некоторые основные требования.
------------------------------------------------------------------------------------------------
     Проведение вербовочной встречи. Начальный этап встречи должен проходить в условиях благожелательного психологического контакта, снижающего возможность ощущения кандидатом своего зависимого положения. Кроме того, дружелюбие и доверительность в отношении кандидата позволяют ему снять волнение, понизить уровень настороженности и скованности. Для этого встречу рекомендуется начинать с обсуждения нейтральных тем и проводить ее в неофициальной обстановке, проявляя максимальное внимание к собеседнику.
     Самое важно для сотрудника - завоевать доверие собеседника и своими спокойными, доброжелательными манерами внушить ему чувство самоуспокоения.
     Начальный этап можно считать завершенным после того, как объект полностью адаптировался к ситуации. Об этом можно судить по его поведению: расслабленной позе, ровному дыханию, адекватному реагированию на соответствующие вопросы, отсутствию тремора (дрожанию рук или ног), плавным движениям, спокойной мимике лица, уравновешенным жестам.
     Основная часть является наиболее ответственной. В случае инициативного предложения ее лучше строить так, чтобы кандидат отвечал на вопросы развернутыми предложениями, отражая в них те моменты своей биографии, которые представляются важными ведущему беседу сотруднику. Они должны учитывать наиболее значимые обстоятельства.
-------------------------------------------------------------------------------------------
       В ходе беседы самые важные вопросы следует ставить прямо. Неожиданный вопрос дает такие же результаты, что и нападение из засады. По возможности, это ход должен представлять собой не вопрос о действиях подозреваемого, а вопрос об обстоятельствах места, времени и способах действий подозреваемого.
Такие вопросы следует ставить неожиданно, наблюдая при этом за кадыком и веками собеседника.
       При оценке соответствующих ответов кандидата полезно их верифицировать за счет аргументации, интонации, терминологии, расстановки акцентов, мимики, жестов, выражения лица, которые он использует для усиления своих доводов. В результате при анализе ответов обычно представляется возможным достаточно достоверно оценить продуманность, устойчивость и окончательность решения кандидата.
       Кроме того, оценивая реакцию, ремарки, ответы, а порой и отсутствие комментариев, можно судить не только о продуманности поступка, но и об уровне интеллекта кандидата и его моральных качествах. Получению таких оценок может служить определенная система критериев.
-----------------------------------------------------------------------------------------------
       Очевидно, что чем больше приведенных признаков проявляется в кандидате, тем проще сделать вывод о нежелательном уровне интеллекта и психическом состоянии собеседника.
Вербовщик должен видеть основные черты личности собеседника, чтобы своевременно определить, какой метод завершения беседы применить. Для этого он должен обладать знаниями практической психологии. Встречаются люди, на которых угрозы, ультиматумы, устрашающий тон оказывают действие, обратное желаемому - укрепляют их стойкость. В тоже время малейшее проявление сочувствия, сострадания, соучастливости снижает порог их противодействия. Некоторых можно заставить разговориться, умело играя на их тщеславии. Для этого достаточно похвалить собеседника.
       Если не удалось выявить каких-либо обстоятельств, которые бы ограничивали решение о вербовке кандидата, следует переходить к вербовочному предложению.
       Вербовочное предложение может осуществляться и более прямолинейно, путем шантажа компрометирующими документами - фотографиями, аудио и/или видеозаписями, показывающими связи с проститутками или просто с другими женщинами, в том числе и из обслуживающего персонала фирмы или семьи (домработница, кухарка, горничная и др.), а также гомосексуальные связи.
       В зависимости от реакции кандидата вербовщик должен иметь определенный запас средств воздействия и/или поощрения, в том числе и вариантов собственного ролевого поведения. Сотрудник, который с самого начала не учитывает личностные особенности собеседника, похож на боксера, идущего на ринг с завязанными глазами.
       Для ведения беседы сотрудник должен обладать и чувством морального превосходства. Как правило, он не сможет достичь своей цели грубым обращением с собеседником. Он может оказывать на него влияние глубокой верой в свою правоту. Для этого он должен обладать огромной силой воли.
Варианты моделей ролевого поведения и используемые при этом приемы для воздействия на вербуемого при личных контактах могут быть различными.
------------------------------------------------------------------------------------------------
       Вербовщик должен обладать актерскими качествами. Он должен уметь скрыть гнев, раздражение, неудовлетворение, нетерпение, сострадание - словом, владеть собой. Изучив особенности личности собеседника и выбрав подходящий метод беседы, он начинает играть свою роль. Нельзя говорить повышенным тоном, когда с лица еще не сошла улыбка, а в голосе проскальзывают сочувственные нотки. Он очень скоро потерпит неудачу, если, применяя тактику сочувствия, не избавиться от пронизывающего взгляда и раздражительного тона.
       Создание атмосферы. Люди, вербуемые за счет собственных промахов и недостатков, отличаются определенной последовательностью реакций на вербовочное предложение.
---------------------------------------------------------------------------------------------------
       При этих типах реакций могут существовать различные психологические установки, реализуемые в ходе вербовочных контактов.
----------------------------------------------------------------------------------------------------
       В качестве иллюстрации к материалу приведу в подаче английского бизнесмена Гревилла Винна изложение сути вербовочной беседы с ним для привлечения его к роли связника с О. Пеньковским в СССР. Эту беседу можно условно считать и примером попытки удержать агента, так как Винн во вторую мировую служил в английской разведке.
       "В начале нашей беседы Кинг (английский разведчик – Авт.) был вполне дружелюбен и вежлив. Он старался создать у меня впечатление, что в связи с Пеньковским и в моей поездке ничего опасного нет, а затем, когда понял мое настроение, начал угрожать мне, заявлял, что мое дело потерпит ущерб, если я откажусь от оказания этой помощи. Я знал, что в Англии достаточно телефонного звонка должностного лица директору какой–либо фирмы – и моя репутация как делового человека понесла бы значительный урон, а я никак этого не хотел".
       Завершающая фаза может иметь варианты. Эту часть встречи целесообразно завершать в официальной ролевой среде. Если кандидат не пошел на вербовку, то следует оставить шанс на очередной шаг для вербовки. Завербованному можно предложить подписать контракт о сотрудничестве и дать возможность как следует ознакомиться с текстом, особенно в части его персональных обязательств. Возможен случай, когда кандидат по каким-либо соображениям отказывается от этого права (желание продемонстрировать доверие, напуганность, заниженное понимание важности этого и пр.). В таких случаях сотрудник должен тактично настаивать на ознакомлении кандидата с текстом соглашения и обязательном его подписании.
       Если же кандидат сам стремится внимательно изучать контракт, то рекомендуется обращать внимание на то, какие конкретно пункты привлекают его наибольшее внимание, по которым из них он склонен задавать уточняющие вопросы либо настаивать на изменении пунктов или отдельных формулировок. Эти уточняющие вопросы во многом могут указывать на личные планы кандидата, косвенно объяснять или подтверждать причины его инициативного предложения.
       Для более полного изучения кандидата после его согласия можно понаблюдать за ним, как он ведет себя в одиночестве. Для этого под каким–нибудь предлогом оставить его одного, предложив, допустим, написать некоторую информацию о себе. И наблюдать с помощью технических средств. Как он пишет и чем занимается после окончания характеризует проявления определенных личностных качеств.
       При проведении беседы необходимо добиться понимания важности сохранения в тайне факта вербовки. Собеседнику необходимо сообщить, что произойдет в случае легализации им вербовочного предложения.
       Лица, движимые идейными соображениями в прагматических целях могут выдвигать определенные условия морального характера, соблюдение которых позволяет им относится к агентурной работе как к идейной борьбе. Примером тому служит инициативная вербовка Джорджа Блейка, сотрудника СИС, который стал советским агентом, будучи в плену во время войны в Корее. Вот те условия, на которых он предложил свое сотрудничество:
"а) я готов предоставлять информацию о разведывательных операциях против СССР, других социалистических стран и мирового коммунистического движения, но не против каких–либо других стран;
б) за службу я не приму ни денег, ни другого материального вознаграждения;
в) я не должен быть ни под каким видом ни освобожден раньше своих друзей, ни выделен какими–либо привилегиями, пусть со мной обращаются так же, как с остальными пленниками, о чьих разговорах или действиях я не намерен ничего сообщать".
       Последний пункт данных условий особенно ценен тем, что показывает реально существующую необходимость опасаться непрофессионального поведения вербующих, которые своими действиями могут создать условия для провала агента. Отказ сообщать что–либо о разговорах и действиях своих немногочисленных товарищей по плену, кроме моральных оснований, основан также на чувстве безопасности: любые действия удерживающей стороны против пленных, основанные на получаемой агентурным путем информации об их разговорах и их действиях, могут быть ими расшифрованы. Тем более что прикрытие таких действий в отношении людей, находящихся в плену, организовать трудно, так как ограничены возможности по легализации информации.
       Говоря об условиях, на которых вербуемые дают свое согласие работать, и которые они выдвигают, исходя из собственных этических норм, следует отметить, что такие условия необходимо оценивать по критерию минимизации ущерба вербующей стороне от работы агента. Если выдвигаемые условия не ограничивают минимизацию ущерба, их можно принимать. На эту сторону агентурного сотрудничества обращает внимание Дж. Блейк, который рассекретил перед советской разведкой почти 400 британских агентов: "Многие из них сегодня активно участвуют в демократических движениях в восточноевропейских странах. Я передал их фамилии, твердо зная, что они никак не пострадают. Это было моим главным условием. Против них должны быть приняты чисто профилактические меры и закрыт доступ к важной информации, передача которой могла нанести вред <…>".

       Теперь же сделаем обзор и анализ жизненных ситуаций, прямо или косвенно имеющих отношение к изложенному теоретическому материалу.
       Но в начале несколько вариаций на тему моей причастности к сфере безопасности (меня об этом с завидным постоянством спрашивают – и что это я пробиваюсь в сферу безопасности, вроде бы и не принадлежал к тем кругам, для которых это было профессией?). Возможно, дело в том, что меня, наверное, как и многих других, с детства привлекала романтика разведывательного поиска (применю это выражение). Причины этого понятны – и кино и книги нам прививали любовь к нашим "бойцам невидимого фронта". Став авиатором по причине большей мотивированности к этому виду деятельности авиационным статусом отца, я не оставил и надежд обрести свое место и сфере разведки. Поэтому, в период выпуска из училища воспользовался возможностью и изложил кадровику свое желание попасть на обучение в Академию Советской Армии (что это такое, я конкретно не знал, слышал, что там готовят разведчиков). Однако кадровик не оценил мой энтузиазм – в ответ спокойно прозвучало примерно такое: туда не берут по желанию, жди, они сами подбирают себе кандидатов. Скорее всего, он был прав.
       Прошло несколько лет службы. Я только вернулся из отпуска, и мне начальник разведки сообщает – был представитель, отбирал кандидатов в Академию Советской армии, ты же хотел (откуда он узнал? не припомню, чтобы я распространялся на эту тему, да и уже забыл о своем желании), он должен приехать еще раз, попробуй обратиться. Я побегал, посуетился, подождал. Но представитель либо не появился, либо не счел нужным обозначить себя. Наверное, не соответствовал я морально-нравственным критериям, вытекающим из отечественного понимания теории марксизма-ленинизма (замечу, что все наши многочисленные перебежчики были апостольски образцовыми марксистами-ленинцами и добросовестными семьянинами, поэтому и бежали в основном с семьями), хотя по этому предмету я числился в успевающих. После этого я уже не делал попыток, затем была другая академия и т.д. и т.п. На следующий год туда допустили поступать замполита эскадрильи, подвигаемого с должности вследствие ЧП среди офицеров (напившийся до белой горячки спирта техник беспричинно застрелил начальника РЭП полка, затем себя). Поступали по принципу сохранения непорочности представителя данного руководящего слоя: уходишь сам – позволяем поступать. Естественно, что его не приняли, но шанс у других он отнял. Еще через год туда поступил мой лучший, вечный и постоянный друг. Закончил, служил, уволился.
       К психологическому портрету добавлю, что еще раньше, в классе одиннадцатом, обуреваемый искренним желанием оказать помощь братьям вьетнамцам, попираемым американцами, я написал письмо в газету "Красная звезда" с просьбой оказать мне помощь попасть на эту войну в качестве добровольца. (Сейчас себе удивляюсь – а ведь раньше можно было испытывать подобные состояния. Сейчас пишу, а сам думаю – уместно ли? Не выгляжу ли я ущербно с позиций современности, когда мы предали всех и вся, когда свои же граждане не могут определиться - защищать ли собственное государство?). Ответ из редакции храню – отказано и сказано, что там наших добровольцев нет. А может, меня тогда уже взяли "на карандаш"? Не с того ли момента моя мамаша целеустремленно и как активный служитель госбезопасности стремилась выискивать и читать мои еще не отправленные письма?
       К профессиональному же портрету добавлю, что моя служба в противолодочной авиации на самолете Бе-12 тоже имела многие признаки оперативной деятельности (не говоря уже о том, что мы активно летели на боевую службу для поддержания оперативного режима в море). К ним бы я отнес:

• мой противник – невидим; я его ищу, выявляю и слежу, определяю и прогнозирую его действия по каким-то специфическим признакам;
• с этим реальным противником я имею дело реально в мирное время;
• действую я за пределами границ государства и практически в одиночестве, где также в трех сферах и в том же месте могут действовать и противодействовать силы другого государства;
• составляю донесения о выполненных действиях и событиях;
• в своих действиях я одновременно и последовательно использую такое количество разнообразных радио, радиотехнических, радиолокационных, авиационных средств разного принципа действия, средств поиска и поражения, средств управления ими, что и не снилось одиночному бойцу невидимого фронта; большинство из этих средств по функциональной типологии находится в тех же нишах, что и средства для оперативной работы;
• все это аккумулируется принятием тактических решений и т.п.

       Одно перечисленное требует и подготовки на профессиональном уровне и соответствующего образа мышления.
       На этом и перейдем непосредственно к событиям на специальном факультете ВМА, с разной степенью вероятности относимых к данной теме, прямо или косвенно, но всегда влиявшим на мою судьбу. Раньше этот факультет представлял из себя некое вавилонское собрание народов из Европы, Азии, Африки, Индокитая, Латинской Америки и пр. Все люди разные и ко всем нужен подход. Для кафедры нормой было то, что обилие военно-морских преподавателей позволяло им делиться для проведения занятий в разных учебных группах. Да еще делиться по трем категориям слушателей, в соответствии с "интернациональной" классификацией: слушатели стран Варшавского Договора, слушатели дружественных стран (их дружественность сопровождалась уменьшением значимого учебного материала), слушатели развивающихся стран (поскольку они еще развивались, то им преподавалось еще меньше значимой теории, а вдруг сбегут в противоположный лагерь!). Поэтому о подходе они думали в меньшей степени, да и о мотивации к учебе тоже, полагая, что главный мотиватор – ритуальные процессы подачи сведений, истинность которых не подлежала сомнению. Нас же, авиаторов, не причисленных к жреческому сословию единственно верных последователей адмиралов Нахимова, Ушакова и Лазарева, было двое и работать приходилось во всех группах всех типов интернациональной зрелости да с перегрузкой. Поэтому, в целях оптимизации материала приходилось думать и о подходах, и о мотивации и пр. Большую роль играло завоевание расположения слушателей (а это были тоже офицеры, многие с гораздо более высокими окладами и, соответственно, независимым поведением, с более высоким социальным статусом у себя на родине, хотя и с меньшим званием). И вот к какому выводу я пришел после определенного периода работы - слушатели различных стран и национальностей практически одинаково идут на сближение, если:

• они чувствуют, что преподаватель относится к ним искренне соучастливо, а изображает это;
• преподаватель, несмотря на разницу в социальном положении, толщины кошелька и т.п. не дает кому-либо сесть себе на шею (такое было возможно, были люди, попадавшие в зависимость от мелочных благ);
• преподаватель является профессионалом.

       Пункт первый, наверное, вытекал из того, что иностранный военнослужащий, даже (а может, тем более) из стран ВД, попадал в большую зависимость от нашего исключительно передового образа жизни, как в академии, так и вне ее. Скорее всего, это было следствием ожидания моральной поддержки. Пункт второй можно объяснить, вероятно, особенностями этнической психологии с их стороны и отсутствием профессиональной этики у отдельных персонажей на нашей стороне. К примеру, арабы были не прочь занимать во взаимоотношениях независимое или лидирующее положение, "оседлать" взаимоотношения. Однако, быстро сбавляли после раза-двух корректных постановок на место. После этого начинали уважать. И это уважение надо было ценить, поскольку оно было искренним. С другой стороны, некоторые наши офицеры не стеснялись ожидать от слушателей какого-то материального поощрения, бонуса, как бы сейчас сказали, и только за то, что они делают то, что им и положено делать. Мне как-то высказал свое "фэ" об этом с величайшим презрением один сирийский подводник.
       Ну, а пункт третий является главным. Но тут надо различать между "быть" и "казаться". Мне, авиатору, пришлось буквально завоевывать отношение к себе как к профессионалу, преодолевая корпоративную ангажированность и однополярную мотивацию морских слушателей. Объективно это нередко проявлялось в том, что слушатели, некритически воспринимая отдельные теории моряков-преподавателей, при сопряжении, скажем так, их с нашими, и проявлении ошибок, априори бездоказательно считали их правыми, а нас ошибающимися (конструкция аргументов слушателей было примерно такова: этот преподаватель – морской офицер, поэтому он не ошибается). Приходилось доказывать. И такие случаи были не редки, но за эти издержки почему-то наши "праведники" не несли никакой ответственности, несмотря на то, что это не прибавляло авторитета кафедре. С переходом на коммерческую основу обучения и сменой "интернационального" принципа приема на обучение это препятствие сошло на нет. Скорее всего, потому, что стали приходить приобретать реальные знания, не очень-то впечатляясь ритуальной подачей монументальности и вечной правильности всегда советского военно-морского искусства.
       Начну с более отдаленного по времени и от темы случая . Учились у нас ливийцы, несколько групп различных специальностей. Уверенные в себе люди. Многие и на русском языке говорили отменно. И вот какой интересный факт хочу привести. Старший ливийцев в академии, некто Синуси, имел обширный круг знакомств, находился постоянно в движении и общении. Однако на всяких торжественных собраниях, коих в ту пору было множество по национальным и интернациональным поводам он всегда выступал на арабском с переводчиком, причем переводчик исполнял свои обязанности номинально, так как читал заранее заготовленный на бумаге перевод, а Синуси внимательно контролировал правильность того, что говорил (т.е. зачитывал) переводчик. И однажды, обратив внимание на это, я его спросил: "Синуси, Ваши выступления на арабском, что это – дань протоколу или позиция?". На что он, задумавшись, ответил: "Это позиция". Ответ только укрепил мое уважение к нему, как к человеку, позволявшему себе иметь позицию.
       С одним из них, красивым бербером негроидного типа Азизом, мы познакомились следующим образом. У меня должны были начаться занятия в потоке, и я, следуя сложившейся практике, накануне пришел к ним, чтобы уточнить отдельные вопросы. И на пороге аудитории оказался лицом к лицу с ливийцем уверенного в себе вида. Кто, - спрашиваю, - у вас старший, имея ввиду старшего групп. "Аллах" - показывает он вверх пальцем. Тогда я отвечаю: "И его наместник на земле Мухаммад". Вот так мы и поняли друг друга. С ним мы успели семьями обменяться визитами. Он сделал первым свое приглашение, встречал нас "Наполеоном" и многообразием шикарных закусок в национальном стиле. Я же вычистил наше жилище в общежитии, с трудом достал бутылку "Андроповки" (время-то – конец 80-х или начало 90-х, да и тягаться ли кошельками с самыми высокооплачиваемыми офицерами), настоял ее на зверобое, поставил на стол в штофе советского массового хрусталя. А Азиз в ходе процесса меня все время спрашивал, что это за коньяк и где я его достал. Я же ему честно говорил, что это такое, однако он так и не поверил.
       Попутно замечу, что приглашался я с семьей в разные годы и к сирийцам, и к болгарам, и к корейцам (Республика Корея), и к алжирцам. Непременным условием я ставил обязательность ответного визита. Я просто не хотел быть персонажем, кормящимся со стола высокооплачиваемого иностранного офицера. Это был принцип. Я не считал возможным и просить их о чем-либо. Просто приятное времяпровождение. Тем более встречаться было удобно – наше общежитие на Пархоменко стояло рядом с их общежитием квартирного типа на Новороссийской.
       Учились ливийцы по-разному старательно. Группа разведчиков, к примеру, иногда сачковала по субботним дням. Не дождавшись однажды их в субботу, я потом высказал им свое "фэ", и повысил свой авторитет. Общаться с ливийцами приходилось по разным вопросам, они никогда не оспаривали уровень профессиональности подачи информации, в том числе и критической, а однажды в разговоре я услышал сказанную мне фразу: "Вы же знаете, вы были в наших районах, …(уж не помню конец фразы)". Для меня это было высокой оценкой, так как я никогда не был на Ближнем Востоке. Но, видимо, что-то в моих словах или действиях дало основание ливийцам-разведчикам так думать. Приятно. Только в каком же качестве они считали меня посещавшим Ближний Восток?
       К чему я подвожу? После введения санкций против Ливии Запад настоял на том, чтобы наше государство выслало всех ливийский военнослужащих, проходивших обучение и подготовку на покупаемую военную технику в нашей стране (да и не только). И их действительно стали высылать. И вот в этот период один ливиец из группы разведчиков, с которым у меня были дружеские отношения, высказывая отрицательную оценку нашей поддержке США, сделал мне предложение – он бы мог остаться у нас и наладить систему питания на факультете (повод был - к тому времени кормить нас всех в столовой и за деньги стали исключительно скверно). Кажется, им были высказаны и другие варианты причин, чтобы остаться. Думаю, это следовало понимать так: я останусь, так как может понадобиться канал связи. Почему он говорил это мне – возможно считал, что я имею доступ в соответствующие кабинеты (смотри выше). Скорее всего, я был не один такой, которому он сообщил свою идею. Я добросовестно и с заинтересованностью смедиатировал информацию (способы - см. ранний "Оригинальный метод"). Однако реакции не последовало. А ливийцы все убыли восвояси. Скажу откровенно, это меня огорчило. Во-первых, с ними сложились нормальные и дружеские отношения, не "гармонирующие" с политическими мотивами и пристрастиями вождей, во-вторых, хотелось чего-нибудь такого, не обыденного, увлекающего. И тогда же зародились сомнения относительно весомости оконечных структур, ведающих вопросами безопасности в организационных границах факультета.
        Этот же ливиец (но возможно, и другой, не вспомню) перед убытием предложил мне бросить "службу за гроши" (передаю смысл сказанного) и ехать к ним, так как у них много советской военной техники и нужны специалисты. Я попробовал выяснить, в какой роли мне, управленцу, можно будет у них найти применение и вообще, в какой роли и как я могу туда приехать. Однако толком ответ не был дан, типа "там разберемся". Но это все можно было отнести к разговорам. Куда мне, не имеющему квартиры офицеру, увольняться со службы без полной пенсии, да и другие проблемы были. Но факт остается.
       Думаю, что в происходившем не было элементов вербовочных подходов. К таким элементам нельзя и отнести предложения почитать Зеленую Книгу Муаммара Каддафи, которые они делали индивидуально. Бегло прочитал ее и я. Не скажу, что впечатлило, хотя и возражений особых не возникло, но экстремизма там не было. Свои аналогичные теории вызывали тоску, обусловленную разрывом с практикой (на факультете на каждом этаже стояли секретеры с бесплатной пропагандистской и художественной литературой на разных языках). Предлагали они почитать и литературу о своих успехах. Это было более интересно. Но времени не было на развитие ситуации. К тому же в Ливии в тот период.е было достаточно много наших специалистов и преподавателей, так сказать, в более удобной ситуации. Правда, их должны были также отозвать. Но. по словам ливийского слушателя, кое-кто решил уволиться и остаться в прежней роли.

       Сохраняя относительную хронологию, перехожу к болгарской теме . Ко времени ниже описываемых событий я уже имел определенный наработанный массив материалов по управлению. Однако с опубликованием были неразрешимые проблемы. То количество авторских листов, которое выделял учебный отдел кафедре, забирали себе моряки. Первый начальник кафедры, надводник, мне так и сказал: у нас главные - надводные корабли, и спланировал себе издание книг по максимуму; следующий начальник и еще один были подводники. Улавливаете идею? И это при том, что любой, и тем более наш флот без авиационного прикрытия и участия годился лишь для совершения дружеских визитов в порты иностранных государств (с чем абсолютно были согласны иностранные военные слушатели). Однако, хотя все наши учебные пособия к моменту создания кафедры (1988 г.) уже были безнадежно устаревшими (официальный срок для обновления – пять лет), издать типографски новые нам возможности не давали.
       Можно было, конечно, раз в год в академическом издании опубликовать методическую статейку (за что большое спасибо редакционному коллективу 2 ОНИЛ). А мне нужно было реализовывать материалы по управлению. В годы, когда существовал СССР и ВД, была практика публикаций в военных журналах стран ВД. Вот я и решил ею воспользоваться. Правда, тогда и СССР и ВД уже, кажется, не существовало. И вот перед летними каникулами я предложил болгарину Р. во время этих каникул у себя на родине оценить такую возможность. Болгарин был капитан-лейтенантом, что значило гораздо больше, чем у нас быть капитаном первого ранга, и заявлял о своих связях. Что касается процедур, в ходе которых дается разрешение (цензора) на публикацию, то я считал необходимым пройти их, о чем также сказал Р. (как бы успокоил).
       Когда болгарин приехал, у нас состоялась беседа. Он сказал примерно следующее. Наше руководство уже не так хорошо относится к русским и больше смотрит в сторону США. Поэтому никто не возьмется опубликовать вашу статью. Но вам же нужны деньги. Поэтому можно опубликовать под чужим именем. Деньги вы получите.
       И опубликовали бы. И дали бы денег. Но меня интересовали тогда не деньги за статьи, а то, чтобы возле заголовка стояло мое имя, о чем я и ответил Р. Поэтому от идеи пришлось отказаться. Но отношения с болгарином остались хорошими (впоследствии он стал одним из двоих медалистов в одной группе). В данном событии есть определенные признаки вербовочного подхода, но без подкрепления другими событиями об этом можно говорить только с определенной степенью вероятности.
       В последующих болгарских группах были контакты со слушателями, но их по характеру можно было отнести просто к дружеским с обменом визитами семьями. Приглашения исходили от болгар. В первом случае отношения с Е. возникли уже непосредственно перед выпуском, закончились приглашением приезжать в гости в Болгарию. Во втором случае развитию отношений уже после взаимных визитов помешал И.Л. Суть в следующем. После обсуждения дипломных тем с болгарином С.П. по его же инициативе и, соответственно, вариантов руководства, он мне предложил руководить его дипломной работой по противолодочной тематике. Я, зная характер культивируемых начальником кафедры П. взаимоотношений, пришел к нему, доложил о желании С.П., и спросил, нет и у того возражений и утверждает ли он этот вариант. Возражений у него не было. Затем были летние каникулы. После возвращения С.П. я через какое-то время узнаю, что у него другая тема диплома и руководитель – И.Л. (повторение темы прошлого года, выполненной с сирийцем А.М.). Сам С.П. объяснял это решением начальника П. (а как же слово, что смены темы и, соответственно руководителя не будет?). Я предложил сходить к начальнику П., но С.П. просил меня не делать этого. Но сказал, что если я предложу ему тему по управлению, он станет моим дипломником.
       При таком варианте событий весь диплом бы состоял из моих материалов, в том числе не опубликованных для своих пользователей. Как это не покажется странным читателю, но материалов по управлению в академии было очень мало (как и приходящих, так и разрабатываемых своими сотрудниками). У меня еще гораздо ранее уже был дипломник из ГДР с темой по управлению (кстати, – первый на кафедре). И мне пришлось для обеспечения его работы самому набирать учебные материалы на малоприспособленной для этого "Искре-226". Среди сирийцев предыдущего года выпуска был дипломник А.А., которым руководил уже известный И. (кстати, с этим сирийцем у меня была дружба семьями, но и она сошла на нет также из-за наших взаимоотношений с И.). Этот И. вышел из положения, привлекая людей и ресурсы кафедры управления, чтобы сотворить в дипломе некий арабизированный вариант отечественной системы управления флотом (проще сказать – создали клон).
     (Казалось бы, что не следует иностранному слушателю предлагать тему диплома, если у руководителя, мягко скажем, нет соответствующих собственных наработок в достаточном количестве, нет пользовательского массива информации и он недостаточно владеет методологией исследований в данной области, а у слушателя нет доступа в имеемой информации по данной теме. Но тут свой резон, - если слушатель имеет финансовые средства и другие возможности, чтобы стать адъюнктом: он полностью становится зависим от руководителя, который "сажает" его на короткий поводок, а сам получает возможность демонстрировать перед командованием собственную незаменимость и необходимость, отдаляя срок отказа в продлении контакта. Касаясь ранее изложенного материала, скажу, что сириец А. А. делал заявления, что может остаться адъюнктом - чего здесь было больше: желания совершенствоваться как преподаватель или продолжать втихую заниматься бизнесом, персонаж И. должен был знать лучше меня. Но в любом случае он оставался бы в выигрыше. Делал сдержанные заявления о желании остаться адъюнктом и сириец А.М. Между этими двумя сирийцами было скрытое соперничество, принявшее уродливую форму благодаря взаимной же конкуренции отечественных жизнерадостных персонажей И. и И.Л. Мне сириец А.М. жаловался, что его лишили возможности претендовать на медаль, умышленно поставив "четыре" на экзамене по сверхнезначительной дисциплине. Что касается меня, то я отдал бы предпочтение именно А.М. как более перспективному с точки зрения привлекательности взаимных оперативных контактов.)
     У болгар и без этого так и было с управлением. Я на это предложение не пошел, так как не хотел открывать все свои наработки и считал, что реализовывать их надо вначале для своих (вот уж далась мне эта идея-фикс). И хотя я сказал С.П., что его сотрудничество с И.Л. не будет влиять на наши взаимоотношения, на деле я не смог (не касаюсь фактов) избежать негативной реакции от действий И.Л. в отношении меня. Мы с болгарином оставались в дружеских отношениях, но в гости друг к другу мы уже не ходили.
       Единственно, на что можно было бы обратить внимание: как-то идя по коридору с очередной своей разработкой (несекретной), я увидел С.П. сидящим на диване и показал ее ему, даже не раскрывая. На что тут же последовало предложение - продайте. Зачем, говорю, это вам, вы же не авиатор (что там было, уже не помню)? Да так, просто, пожал плечами С.П., пригодится. На том и закончилось.

       Следующий, более в тему, случай, имел место в отношениях со старшим сирийской группы А.М. (я уже писал о нем). Напомню: я подготовил несекретную лекцию для подготовительного курса сирийцев об управлении авиацией в ходе войны в небе Ливана летом 1982 года. Но не прочел, так как они отставали в подготовке по русскому языку. В конце первого года учебы я подарил экземпляр лекции А.М., так как прочитать уже не представлялось возможным, а интерес к вопросам грамотного управления авиацией у флотских офицеров следовало формировать. Вернувшись с летних каникул, А.М. заявил мне, что лекцию "отдал, куда надо, там ее прочли и высоко оценили. Хотелось бы получать еще подобный материал".
       Так что же вызвало интерес высоких штабных инстанций в Сирии? Или у них не было наших военных советников и они не изучали опыт этой войны, где потерпели очередное поражение? Или у нас не было их слушателей в Военно-воздушной академии им. Гагарина, академии Генштаба и других академиях? Да нет, все это было. Может, я изложил какие-то факты, не известные им? Исключено. Воевали то сирийцы с израильтянами.
       Описательная часть не содержала ничего особенного. А вот выводы, как я уже отмечал, не были штатными. В их основу был положен мой научный результат о необходимости соответствия организации управления, обеспечения, взаимодействия боевой организации войск (сил) (конечно, сам научный результат не заключается только в этой формулировке, а был в различных проработках). И показано, что эффективность действий израильской стороны во многом определялась наличием данного соответствия на всю глубину боевого построения. Чего нельзя был сказать про сирийскую сторону.
       И возможно, что именно такая подача части причин поражения подвигала их на критический взгляд на нашу не сколько военно-техническую, сколько советническую помощь (управление – это не та сфера, где мы лидируем, более уступаем и проигрываем). Это могло быть мотивом сделанного предложения. Зная отрицательное отношение А.М. к некоторым сторонам обучения у нас, можно предположить такую версию.
       Кстати, категория боевой организации является также предметом интереса и войсковой (флотской) разведки, так как ее выявление дает возможность делать выводы о других параметрах организации противника и, соответственно, возможных планах. Как-то в завершающем периоде службы при проведении занятий с китайскими слушателями мне не понравилось, что старший их групп занят перед моим носом другим делом. Может, он считал, что сообщаемое мной является довольно ординарным. Скорее всего, я тогда излагал некие терминологические основы. Пришлось обратить его внимание на себя и прочитать не предусмотренную темой занятия небольшую лекцию о месте и роли боевой организации для разведки, отметив, что он зря недооценивает простые истины об этом элементе тактики. Эффект, как мне показалось в течение последующего времени, был не только тот, к которому я стремился. Да, этот офицер перестал заниматься посторонними делами у меня на занятиях, но я почувствовал, что ко мне уже относятся вроде бы как к разведчику. И это был один из определенного числа примеров, когда знание теории управления и владение управленческим опытом, умение применить их в смежных областях давало повод относить их носителя к совершенно другой профессиональной группе, чем он был на самом деле . Но в "эпоху" китайцев я уже сознательно ограничивал свои отношения со слушателями, так как о другом меня не просили. Тем более что в расписании на очередной семестр не спланировали мое участие в практических занятиях с ними (о чем я и не знал). Но вдруг решили привлечь к ним (под предлогом срочного убытия в отпуск аж двоих педагогов, которые, когда уже работа пошла, внезапно появились, один – не догуляв, другой – не погуляв). И сделал это мой авантюрный начальник П. традиционно в форме ультиматума, хотя я еще на этапе заблаговременного планирования давал составлявшему учебный план преподавателю М. свое согласие на участие в данном мероприятии. Пришлось в ходе занятий не сколько китайцев, сколько своих заставить уважать авиацию за счет твердого соблюдения правил и норм ее использования. И потом, уже на выходе я поддразнил вечно недремлющих ближайших доносителей, экспромтом сделав некое сообщение присутствовавшему в кабинете китайскому слушателю. Не хочется думать, но, кажется, они его трансформировали на свой лад, что повлекло ошибочное продолжение. Информация – это не то, что человек говорит, а то, что снимает неопределенность. А это может быть не только текст, но и подтекст, и контекст. То, что он говорит, сообщает – только сведения.
       Как я уже писал, я не отреагировал на это предложение А.М., хотя столь высокая оценка и была приятна (от своих такого не дождешься!) – она повторилась при его прощании перед отъездом на родину (за четыре года у нас с ним выработалось хорошее взаимопонимание). И не потому, что мои наработки были уж очень закрытыми. Я хорошо проработал соответствующие инструкции у цензора и приказ МО №055 (весьма неудобный) – материалы по управлению, не раскрывающие конкретную систему управления, не относятся к секретным сведениям. А я работал над методикой и организацией управления. Да, они носили некий характер ноу-хау. Нет, я тогда еще полагал, что все это могу реализовать для своих. Зря надеялся, свои же и не дали. Ни в какой другой сфере своей деятельности я не встречал такого противодействия, как в управлении (кроме безопасности – но это было потом). И это при том, что именно в управлении наша слабость – располагая великолепнейшим оружием, мы не можем реализовать полностью его боевые возможности (да и в безопасности дело обстоит не лучшим образом).
       На этой завязке с предложением А.М. можно было бы, полагаю, затеять какую-нибудь оперативную игру. Но я не легализовал этот факт. Во-первых, лично мне это не надо было. Во-вторых: скажешь, а медиаторы-осведомители так исказят, что окажешься в одночасье агентом всех разведок сразу. В-третьих, были обоснованные сомнения относительно наличия среди известных мне людей такого человека, кому бы я мог доверить эту информацию без обоснованного опасения некорректных и непрофессиональных действий, наносящих мне вред (см. предыдущие "Оригинальный метод - ").
       По поводу второго пункта – не настолько это все надумано. Я хорошо видел, как всегда ревниво-неодобрительно смотрели на оставленные на столе фотографии, сделанные при совместном времяпровождении с иностранцами, мои сослуживцы в кабинете. С ними такого не происходило. И это при том, что одна из служебных рекомендаций говорила о полезности (и непреследуемости) такого общения. Один из них - М., навязчиво и со смыслом в последнее время сравнивал меня с известным "экологом" Никитиным (?!). (Это ли не после того, как я, параллельно читая в коммерческом ВУЗе дисциплину "Безопасность жизнедеятельности", ввел новую тему "Экологическая безопасность"? Так М. мои занятия не посещал, а примеры я приводил только из книг, купленных в магазинах). Сам же М. в работе с секретными документами был далеко не безупречен – и из-за этого подобные ролевые поступки являются достаточно сильным элементом самораскрываемости. И именно из-за этого такая смысловая ирония и именно этого персонажа несла своего рода печать о том, каким неожиданным инверсиям где-то там может подвергаться оценка профессиональной деятельности и выполняемых при этом действий. Начитавшись Суворова-Резуна, они почувствовали свою высокую причастность и профпригодность к таинствам оперативной работы, замещая, однако, в своих идеагенных фантазиях реальное кажущимся, а объективное выдуманным. Когда мне это надоело, я ответил М., что он сам давно перещеголял Никитина, после чего он прекратил педалировать эту тему.
       Или другой, более ранний, случай, когда человек повел себя, в общем, демонстративно, показывая оперативную мотивированность, свою природную глупость и нежелание адаптироваться. Учились у нас индийцы. Кстати, индийцы - исключительно способные люди. Сказывается накопленный потенциал древней культуры. Выпускаясь, они организовали фуршет с национальной кухней в индийском ресторане в Приморском парке победы. И хотя пространство возле индийцев было постоянно занято беседующими со значительным видом на морские проблемы "ведущими" преподавателями и должностными лицами, один из индийских офицеров достаточно непосредственно выразил свое хорошее отношение ко мне (опять же – единичный случай, ну с кем бы еще другим!). Так вот. Возвращались мы с мероприятия все вместе на одном служебном автобусе. Последний этап маршрута – пр. Смирнова – ул. Новороссийская – пл. Мужества. Затем автобус в обратной последовательности возвращается в гараж возле ст. Ланская. В салоне остались четыре индийца и два преподавателя: я и уже известный мой напарник Ч. (см. предыдущие "Оригинальный метод - "). Ему ехать в район пл. Мужества. Я могу выйти сразу после перекрестка с проспектом Энгельса. Индийцам выходить через 200 метров после меня. Но у меня возникло желание пригласить их к себе и я решил выйти с ними и проехал место своей остановки. И тут мой напарник Ч. начинает меня убеждать, что мне лучше ехать дальше до площади Мужества, а потом вернуться, так как автобус проходит обратно по тем же улицам, и выйти рядом со своим общежитием. Представляете откровенность и идиотизм ситуации? А мое состояние? Причем было очевидно, что если я выхожу с индийцами, то и он выходит также (вы думаете, в его возрасте ему это надо было? Он, видимо, и не хотел, поэтому таким глупым образом решил избежать этого за счет моего "путешествия" с ним и обратно). Решение созрело моментально. Я прошел с индийцами до двери и попрощался, сел на переднее сидение, и как только водитель положил пальцы на тумблеры и шевельнул ими, я резко выскочил из автобуса. Дверь захлопнулась. Напарник Ч. заметался в салоне автобуса от окна к окну. Но автобус уже поехал. Мы с индийцами помахали ему ручками. Как и задумывал, я пригласил индийцев к себе продолжить встречу. Они отказались и, в свою очередь, пригласили меня. Думаю, что это было актом вежливости, да и настроение из-за примитивного поступка Ч. пропало. Мы попрощались. На следующий день на службе ни я, ни Ч. не касался этого события. Однако, зная Ч., который никогда не прощал, если чувствовал себя задетым (а это он чувствовал и проявлял часто в силу особенностей личности – фактов еще на несколько страниц), уверен, что и на этот раз он не изменил своим привычкам.
       Не остался в стороне от этого направления деятельности и мой начальник П. с присущим ему авантюризмом. Мой знакомый по учебе на курсах преподавателей С., будучи по прошествии ряда лет уже в должности начальника кафедры ММП, предложил мне вести курс безопасности жизнедеятельности в коммерческом ВУЗе, где он заодно был учредителем и ректором. До этого, после того, как меня некорректно сократили (именно так - меня, не должность) и прокатили в конкурсе на вышестоящую должность (под предлогом, что уже до увольнения по возрасту и работать некогда), он прорабатывал назначение меня к нему заместителем. Дошел до положительного решения ученого совета командного факультета. Однако всех хитросплетений преодолеть не удалось (в период этих действий мой начальник не менее трех раз бегал к нему и предлагал не брать меня, мне же про С. также говорил нелицеприятное – хотел бы я знать, кому и почему это надо было? Кто "заказал"?). Не скажу, чтобы между мной и С. были тесные контакты, но что-то общее было, если он решил поддержать меня. И, отталкиваясь от последней фразы, опишу следующую ситуацию. Собрал нас как-то начальник в декабре 1997 года в одном из кабинетов на плановое мероприятие. И начинает: С. был задержан на таможне и у него отняли дискету. Поэтому у кого есть дискеты с файлами, спрячьте подальше. И, поворачиваясь ко мне, так как я сидел у него за спиной, непосредственно мне еще что-то такое предостережительно-настораживающее сообщает, чуть ли не тыча пальцем. Но как-то в контексте моего соучастия в чем-то. Как потом выяснилось, С. летел на международную конференцию по какой-то правовой тематике, собираясь там выступить. Разрешение от начальника академии он получил. О том, что он летит за границу, я и не знал. Что у него на дискете было, я не знаю даже и теперь, так как не спрашивал. Но уж точно не моя "разведывательная информация". Что имел в виду непрерывно жизнерадостный П., я до сих пор не знаю. Да и не стремился выяснять (нельзя же объять необъятность всех глупостей). Но неприятно и осадок остался, добавив в мою оценку происходящего еще один элемент отрицательного отношения.
       По моим вынужденным наблюдениям за определенным кругом моих сослуживцев из-за оказываемых ими воздействий, их кураторы занимались в основном, применяя современный сленг, крышеванием этих амбициозных чэттэбойс (indiscreet), энергично и с жизнерадостным кретинизмом расталкивающих друг друга в борьбе за индивидуальное оперативное пространство вокруг измельчавшего количеством и личностью иностранного военного слушателя.
       Не обладая необходимыми возможностями, чтобы строить взаимоотношения с иностранными слушателями на доверительном уровне, а также желанием тратить время и средства на это, они находили утешение в том, чтобы придавать значению моих действий как можно больше негативного смысла, испытывая сладострастные чувства из-за возникающих вследствие этого у меня проблем.
       Защищаться от таких "коллег" необходимо, но бесполезно. С этой проблемой не справился бы и Ким Филби и не состоялся бы как разведчик. Это там, в Британии, он мог строить и воплощать свои схемы, ставшие классикой разведки. А у нас народ не английский. Основной диагноз у представленных персонажей – инверсия смысла. Поэтому они живут не по правилам, а за счет частой и порой истерической смены ролевых поз. Вот пример такой ролевой инверсии.
       Когда у нас не было компьютеров IBM PC, я приспособился печатать на пишущей машинке (такая уж судьба авиатора в окружении моряков – либо сам все делаешь, либо долго ждешь своей очереди), на рабочем месте в одном из помещений нашего учебного кабинета. А мой напарник Ч. бегал туда и смотрел (и спрашивал), что я делаю, да еще вблизи с инженером-программистом С. В нашем же кабинете он все мозги мне проел нелестными отзывами в ее адрес (особенно тем, что ее ставка больше, чем у него, но она еще занимается …). И вот как-то, сижу и печатаю, а начальник лаборатории, капитан 2-го ранга С., про меня и эту С. чего-то несет. Я уже не выдержал и говорю, что, мол, надоели вы мне своим контролем за мной – нет ли у меня чего с ней, вот и Ч. все бегает и смотрит. В общем, эмоционально получилось. И по прошествии некоторого времени замечаю в поведении Ч. странный элемент. Дело в том, что я завел и поддерживал порядок в нашем кабинете, по которому, когда в нем никого нет, он должен быть закрыт на ключ (тогда это был единственный кабинет с таким порядком). А у Ч., как тогда уже относящегося к гражданскому персоналу, рабочий день заканчивался раньше. Закрывая кабинет, он общий ключ, сдаваемый последним уходящим на вахту, отдавал мне, если я был на занятиях, так как тогда в кабинете нас было только двое. Но тут начал делать это так: станет со стороны коридора за стену, откроет дверь, протянет руку с ключом, не показываясь в дверном проеме. Означала эта ролевая поза следующее: "на самом деле меня совсем не интересует, что ты там со слушателями делаешь". Но это означало и еще другое – между С. и Ч. есть канал опосредованного прохождения информации, по которому ему, видимо, были сделаны наущения. В ответ на которые, проявляя недовольство, он позами стал демонстрировать свою нейтральность к происходящему вокруг меня. Я подивился этой очередной глупости, и как-то в общении с С., спровоцированный им же, прошелся по поводу реакции Ч. на сказанное мною С. После этого С., видимо, чтобы у меня не возникало никаких сомнений в том, что мои выводы верны, неоднократно наезжал на меня без всякого повода. Естественно, что я отвечал. Не с корректностью Кима Филби, конечно (у меня же не Кембридж, а дворовое воспитание). Вот такая инверсия смысла. Напарник Ч., вместо того, чтобы просто и незаметно перестроить свое поведение, стал открыто демонстрировать недовольство читаемостью ролевого содержания своих действий (или, по-другому: тем, что я замечаю прозрачность мотивов его поступков), как бы обвиняя меня в этом и демонстрируя принудительность мотивов, по которым и вел ролевые игры.
       Или другой, вообще неординарный, не укладывавшийся в стандарты, случай. Он относится к осени 1992 года. Защитив диссертацию, я устроил, как и принято, обмывание этого события на кафедре с приглашенными. Когда все закончили, я с вызвавшимися помощниками стал убирать. И вот как-то получилось, что из помощников под конец остался один И.Л. Когда мы все завершили, он приглашает меня в свой преподавательский кабинет попить кофе. Согласился. И вот за кофе он начинает типа того: ты знаешь, мы с тобой на кафедре самые-самые (!?), остальные никакие-никакие (!?) и ничего не хотят делать (!?), только мы с тобой (!?) и так в том же ключе. Я вот, говорит он, захотел такую-то тему ввести в учебный процесс, начал спрашивать разрешения, а мне отвечают, что, мол, разращение на это может дать только ФСК, так я и стал на них искать выход. И так в том же духе про свои контакты с ними, якобы в контексте своих поисков санкционирования новации. Чем его рассказ о поисках контактов закончился, не помню, но мне не понравился этот разговор. Во-первых, очевидна заданность мотива - он ничего общего с якобы имевшими место потугами И.Л. двигать учебный процесс (разве что в сторону) не имел. Во-вторых, мы все знаем, что новое вводится в учебный оборот на основании приказов МО и директив Главкома, и становится легитимным после утверждения учебных программ опять же Главкомом (я увеличил программы по тактике авиации таким путем с 40 часов до 100-180 часов, вводя новые темы и формы занятий, интегрируясь с другими дисциплинами). И, в–третьих, не ясна причина мотива, хотя определенные высоковероятностные предположения есть. К излагаемому следует добавить, что в более раннее время он рассказывал о том, кто и под какой должностью на факультете "сидит" и от какого органа. Свое недоумение данным разговором (обеими его частями) я выразил потом напарнику Ч. Как там это учли, не знаю, думаю, что как всегда. Ну, а я затем всегда учитывал легендирующий характер беседы - в форме настороженности по отношению к И.Л. и с учетом предшествующих и последующих его поступков – ведь где, когда, что и кому он может еще нести как талантливый болтун? "Опасение – половина спасения" – говорит русская пословица.
       Продолжая сирийскую тему , отмечу повторявшиеся попытки адъюнкта Н. получить у меня мое программное обеспечение (программы расчетных задач). С их использованием я проводил практическую часть занятий и их результативность в снижении управленческих затрат и повышении эффективности решений была многим известна. Кстати, такая практика в академии была – но давали слушателям свое программное обеспечение. Дело в том, что официально процесс создания программных продуктов в академии никак не регулировался, а создающие их, в основном за счет своих времени и сил, никаких преимуществ по сравнению даже с не пользователями ПЭВМ не имели. Что касается меня, то помимо уже отмеченной причины, я не хотел испытывать судьбу – уже только по разговорам о праве собственности на ПО, вытекающем из закона РФ "О правовой охране программ для ЭВМ и баз данных", упомянутый выше М. делал подтекстные намеки о моих "далеко идущих планах". К тому времени мои программы были доведены до уровня, не имевшего аналогов на кафедре. Поэтому их использование "подрывало авторитет" представителей "главных" дисциплин. И это могли реализовать. Некое настораживающее недовольство моим уровнем использования ПЭВМ высказал начальник П.
       В начале, когда характер использования мною ПЭВМ не был таким многоплановым, на это почти не обращали внимания. Даже был такой случай в период, когда я создал первый вариант расчетных задач на миниЭВМ "Искра-226". Учились тогда офицеры из КНДР. Собирали они подчистую всю информацию, какую только могли увидеть и получить в руки. И вот перед выпуском старший группы, капитан второго ранга, подходит ко мне с просьбой дать ему программы расчетных задач – видимо, там у него этот вид информации представил бы его в более лучшем виде. Я решил отправить его к начальнику кафедры Ц.: во-первых, тому бы следовало знать разницу в возможностях своих преподавателей, во-вторых, пусть сам решает, давать или не давать и что давать. И кореец отправился. Я думал, начальник примет решение, однако он корейцу ответил, что это не общие задачи, а мои, и я сам должен решать. Ну, что, пошел я с корейцем и распечатал ему ряд задач. Он остался доволен. Возможно, что успех ему как добывшему важную информацию, был гарантирован.
       Пытались мои задачи и так достать, без разрешения. Диски для "Искры-226" были большими, кажется 15-ти дюймовыми, и мы хранили их тут же в лаборатории. И однажды заявляет мне инженер-программист, что один слушатель-немец взял мой диск и распечатал оттуда программу расчетной задачи по рубежам ПВО, ответив ей, что я разрешил. Пошел я к нему разбираться. Ошибку он свою признал, а я ему, не навязывая, предложил вернуть распечатку. Через какое-то время он это сделал, хотя я не уверен, что копии он себе не оставил. Однако все задачи еще длительно верифицировались и претерпели значительные изменения в алгоритмах, математике и оформлении, вплоть до создания исполняемых файлов в интерактивном режиме, так что без меня им все равно не разобраться было.
       К рассматриваемому виду связей можно и отнести поддержание дружеских контактов со мной обучающимся на курсах автоматизаторов преподавателем соответствующей кафедры сирийской академии. Было предложение адъюнкта Я. покупать у него валюту, так как это дешевле (я ее вообще не покупал). Были и другие контакты с разными слушателями, в том числе и со взаимными семейными посещениями (в т.ч. и из Республики Корея), но они не выходили за рамки простых интересов, и я не стал их развивать, так как перспективы продолжить деятельность в академии не просматривались, и я вел дело к свертыванию контактов. Надо сказать, что я сам особенно не старался подогревать интерес к себе, не выходящий за пределы учебной деятельности. Но что касается учебной деятельности, то в нее я и закладывал мотивационный потенциал грамотного отношения к управлению авиацией, да и не только – этого "не только" нельзя было избежать по причине особых места и роли авиации в имеющих характер разнородных действиях на море. Конечно, это выходило за общий фоновый уровень, но хуже работать я не мог и не согласен был. К тому же, я и не просился работать на специальный факультет. Я бы с удовольствием знания и опыт отдавал бы своим офицерам. Но с этим в 1988 году не посчитались.

       Наверное, кое-что из перечисленного и можно отнести к событиям, имеющим начальные признаки вербовочного подхода. Какой интерес в этом плане может представлять простой преподаватель или доцент академии – не мой предмет исследования, хотя и не такой уж и непонятный. Про себя замечу, что всегда держал "ушки топориком" и не собирался втягиваться и завязнуть в вербовочной интриге, тем более за счет торговли гостайной, и тем более попасть в ситуацию вербовочной привлекательности в результате чьих-либо дирижерских пассов с последующим награждением руководителей и наказанием невиновного. И главная причина не в том, чтобы хранить верность Отечеству – его у меня отняли (кстати, я, живя в Питере и служа в Вооруженных силах РФ, потерял гражданство с момента принятия закона о гражданстве (во инверсия!). И не имел его до 1997 года). Как профессионал, я соблюдаю верность принципам. Главный из них – не предать себя.
       Я также не жалею о времени, проведенном в общении с иностранцами всех национальностей и вероисповеданий и из любых социальных систем. Во многом это было общение с личностями, дефицит чего испытывался в последние годы службы в собственной среде. Это было очень трудное и по-своему полезное время. Оно было черно-белой частью моей жизни. Я и сейчас и жалею о не доведенных до реализации планах. Да, я вовлекал в учебный оборот некоторые свои материалы в виде учебно-методических разработок. Для этого они и разрабатывались. И это был способ верификации их содержания, так другого способа, не смотря на мою настойчивость, свои же не давали. Но особенно я считаю, что каждая дисциплина оперативно-тактического цикла должна преподаваться как управленческая дисциплина, а не как оперативная или тактическая. Это означает, что в ходе обучения должны формироваться представления о том, через какие управленческие действия все это должно претворяться в жизнь. Дело за малым – за кадрами. Кроме того, необходимо понимать, что без новаций нет высшей школы. И даже отдельное подразделение высшей школы должно непрерывно развиваться за счет собственных ресурсов.
Посмотрим экспромтом, что может сказать об этом теория.

       К происходящему в больших и малых системах абсолютно одинаково подходят выражения, служащие для оценки энтропии в теории термодинамики. А процессы получения и отдачи тепла объектами суть аналоги процессам получения и отдачи информации. Тепловая упорядоченность и тепловой хаос одинаковы по результатам с информационной упорядоченностью и информационным хаосом. Поэтому, на мой взгляд, известную формулу, показывающую, какой характер изменения количества энтропии объекта при осуществлении тепловых процессов обеспечивает сохранение этого объекта

можно и целесообразно применить для оценки влияния изменения энтропийности информационных систем (организационных систем, систем управления, объектов управления, управляющих объектов или систем) на их сохранение

,

где:

количество информации, получаемой системой от объектов внешнего окружения (на входах системы);
количество информации, отдаваемой системой объектам внешнего окружения (на выходах системы);
интеллектуальный потенциал внешней по отношению к системе среды;
интеллектуальный потенциал внутренней среды системы.
       Таким образом, чтобы величина изменения энтропии организационной системы была все время меньше нуля, второй член выражения должен быть больше первого. При этом величинане должна иметь значительное отрицательное значение (придем к полному отсутствию энтропии – это стагнация) или предельно малое отрицательное значение (существенный рост энтропии – взрыв). Это возможно:

• если отдается во внешнюю среду не меньше информации, чем получается из нее, и
• интеллектуальный потенциал внутренней среды системы не ниже интеллектуального потенциала внешнего окружения.

       Конечно, на входе и выходе значения количества информации и интеллектуальных потенциалов могут отличаться и на порядки (в меньшую сторону у объекта). Встречаются и такие случаи, но люди в этих системах живут в дебрях Амазонки или индонезийских джунглей. Мы здесь говорим о системе охваченных современной цивилизацией организационных объектов (системах меньшего уровня).
       Оптимально, когда информации отдается чуть больше, чем получается из внешней среды, а интеллектуальный потенциал также ненамного превышает интеллектуальный потенциал внешнего окружения, при этом их соотношение должно обеспечивать указанное в формуле ограничение. Однако это справедливо для конъюнктивных систем, из коих и состоит окружающая реальность. Но если внутренняя конъюнктивность какой-либо искусственной организационной подсистемы мешает поддержанию данного условия, можно разрывать конъюнктивные связи между объектами (субъектами) этой системы, и особенно желательно это делать, чтобы объекты (или субъекты) с положительным балансом энтропии не тормозили развитие всей системы путем глумления над объектами (или субъектами) с отрицательным балансом. Однако наши трудолюбивые психологи еще не дала нашим не прикладающим рук руководителям такого инструмента понимания взаимосвязи элементов действительности, и наши местечковые руководители по-прежнему в лучших традициях советского марксизма-мазохизма упорно пытаются сделать всех "однохарактерными", да по нижнему уровню, связывая в один конъюнктивный узел разноопределяющие энтропию системы объекты. Или субъекты. Наслаждаясь полученным результатом и ощущая себя носителем презумпции вечной правоты.
       Для понимания значения энтропии отмечу следующее. Системы, находящиеся в состоянии, характеризуемом возрастающим ее значением, имеют ограниченную управляемость; системы, характеризуемые почти полным отсутствием энтропии, обладают незначительной устойчивостью к возмущающим воздействиям из внешней среды (из внутренней при таком состоянии уже некому воздействовать – все выстроены по одному шестерящему образцу, милому сердцу какого-нибудь П. и ему п.).
       Какие же выводы можно сделать о роли значения величины изменения энтропии в состоянии системы и ее устойчивости и управляемости?

1. Информационный обмен с окружающей средой должен приводить к наличию и поддержанию тенденции на снижение энтропии системы в долгосрочном периоде.
2. Уменьшение количества отдаваемой во внешнюю среду информации приводит к росту энтропии системы и снижению ее управляемости.
3. Ограничения на интеллектуальный потенциал системы ведет к устойчивому снижению энтропии системы и, соответственно, к снижению ее устойчивости.
4. Стремление системы к замкнутости, пусть даже и ограниченной, сопровождается уменьшением отдаваемой информации, что приводит к росту энтропии, с которым система борется усилением централизации системы управления или вульгарной твердости руководства. Это приводит к деинтеллектуализации внутренней среды. Чрезмерная централизация системы управления закрытой организационной системы сопровождается снижением устойчивости и управляемости. И так далее (конец СССР – это было саморазрушение, так как не было принято мер регулирования децентрализации и ограничения неупорядоченности, а одним из персонажей эта неупорядоченность и децентрализация в виде раздачи суверенитетов еще и активно насаждалась).

       Как правило, определенные теории проверяются на известных объектах. Что касается специального факультета ВМА, то состояние его первой кафедры характеризуется очень незначительной отдачей информации внешней системе (практически нет собственных научно-практических разработок при значительном использовании наработанного другими информационного потенциала академии и т.п.), уровень интеллектуального потенциала не претендует на тождество общеакадемическому потенциалу. Все это при определенной замкнутости (закрытости) рассматриваемой подсистемы, поддерживаемой наиболее "динамичными" персонажами в интересах минимизации собственного участия в деятельности внешних (ближнего и дальнего окружения) подсистем ведет к приращению энтропии и понижает устойчивость кафедры к возмущающим воздействиям и восприимчивость ее к управляющим воздействиям.
       Когда-то и на этой кафедре были интересные, знающие и умеющие люди, но сворачивание сфер военной деятельности, выдаваемое за реформы, руками местечковых администраторов вымыло этот социально полезный элемент из ее состава в пользу активированного сообщества взаимосохраняющих и взаимосторожащих друг друга чэттэбойс. (Да и мероприятия, проводимые под звуки заклинаний о реформах, проводились только с целью снижения макростратегических показателей , причем одна единица снижения данного показателя приводила в масштабе 1 к 10, а может и 1 к 100 к разрушению потенциала в звене тактическое подразделение – тактическое соединение.) Не становится ли похожей эта кафедра (а только ли она?) на хоспис, где с диагнозом "энтропийная эрозия" умирает на руках заботливых теоретиков практики медленно теряющий интеллект и способность воспроизводить и отдавать информацию организм военно-морской науки?

С уважением к профессионалам.                                                                                  Провоторов В.Д.

The author sets up the characteristics of recruiting meetings obtained by him from the analysis of the literature, and results examples of situations, which separate characteristics could be related to tags which are inherent for the recruiting approaches; and also considers some circumstances, which accompanied these situations and influenced on their development and expresses his attitude to them.

Только подписка гарантирует Вам оперативное получение информации о новинках данного раздела

Нужное: Услуги нянь Коллекционные куклы Уборка, мытье окон

Copyright © КОМПАНИЯ ОТКРЫТЫХ СИСТЕМ. Все права сохраняются. кция: -->января 24, 2012 21:56:52.