МЫТАРЬ - ДОМОВОЙ

Третий год Хайнц Крюгер носил этот мундир и опротивевший тяжёлый ранец за плечами. Война тянулась бесконечно. Было очень тоскливо и не понятно, зачем они топчут эти грязные дороги и непролазные болотистые леса России, зачем стараются убить этих русских солдат в таких же грязных, как и у них, шинелях. Он ничего не понимал и хотел поскорее вернуться домой целым и невредимым.

Это было так давно. Он уже больше полугода не получал писем из дома, и его грызли нехорошие предчувствия. Когда он уходил в армию, Анна себя неважно чувствовала. Она, вообще, не была крепкой, а после рождения сына долго болела. Мысли о доме всё больше тревожили его.

Зима даже в этих краях уже подходили к концу. Шёл февраль 1918 года. В это утро, когда им было приказано отбивать русскую атаку, было сыро и ветрено. Мокрый снег то застилал пеленой всю равнину, на которой они расположились, то прекращался. Они шли по кочковатой уже чавкающей от влаги земле. Это был заливной луг с небольшими болотистыми местами. Справа от них была замёрзшая река с набухшим кое-где льдом.

Впереди показались двигающиеся, быстро идущие навстречу серые фигурки. Мыслей у Хайнца никаких не было. Ныло предчувствие беды. Он не хотел стрелять в эти фигурки. А они уже были почти рядом. Он выстрелил в серого человека, когда до того было не больше пяти шагов. Тот остановился, как будто, что-то с удивлением увидел. Шапка слетела с его головы, и Хайнцу показалось, что это его сосед Отто. Такое же круглое лицо с небитой рыжеватой щетиной и широко открытые голубые глаза. Он стоял над этим лежащим на мокром снегу человеком и не слышал выстрелов и криков вокруг. Вдруг он увидел, как впереди вздыбилась от разрыва снаряда земля. Всё происходило очень медленно и в полной тишине. Грязные комья летели ему в лицо, но раньше них его ударило чем-то, ударило не больно, но сильно. И больше ничего не стало.

Он открыл глаза и увидел всё то же серое небо. Всё так же шёл снег. Было страшно холодно и невозможно пошевелиться. И тишина. Потом всё опять исчезло. И опять он увидел уже темнеющее небо и снег, но холода уже не было. А потом он увидел откуда-то сверху себя, лежащего в грязной жиже, покрывающейся коркой льда. Рядом, так же лицом вверх, лежал тот солдатик, которого он убил. И ещё по полю были разбросаны припорошённые снегом человеческие тела. Он не мог понять, что происходит, и что ему теперь делать. Потом дошло, что он умер, а это его тело. Ему показалось как-то, что он здесь такой не один, но ему было не до них. Так прошло много времени, девять дней. Тела уже не было видно под снежным одеялом, но он не мог уйти отсюда. Потом всё куда-то девалось.

* * * * *

Хайнц не мог знать, что за месяц до его гибели умерла его Анна. Сына забрали к себе дальние родственники, а в дом его семьи, его отца и деда, попал французский снаряд. Это было как раз в день его смерти. Так не стало на земле ни семьи, ни дома. И помолиться за его душу было тоже некому. Его держало в этих чужих неприютных краях то, что он не мог оторвать свои переживания и мысли от произошедшего. Он не мог понять, где он теперь. Его христианская душа искала опоры. Не было ни ада, ни рая. Он был в полном одиночестве, и мысль была, как белка в колесе, крутилась, крутилась, крутилась. И выхода не было видно.

Позже, он начал ощущать, что он не один, что вокруг него идёт какая-то жизнь. Начали появляться незнакомые сущности, то ли люди, то ли не люди. Потом с ним начали заговаривать. Он, постепенно, привыкал к своему новому положению. Но неприкаянность оставалась. Его куда-то звали. Он стал отрываться от этого места, и уже не очень хорошо и ясно видел землю и то, что на ней происходит. А на ней уже была весна, потом - лето. Его тело погрузилось в весеннюю топь и его не стало видно. Но Хайнца, или ему уже самому стало не понятно кого, это уже не беспокоило. Он перестал себя связывать с тем, что было его прежней жизнью. Но место не отпускало его от себя. Да, и куда было стремиться. Он втекал в какую-то иную, ему непонятную, реальность.

Он жил в кругу то ли “лукавых духов”, то ли “духов природы”. Позже он понял, что они тоже люди, или бывшие земные люди. Людьми они оставались и сейчас, так же как и он, сам. Он знал, что он остаётся человеком, хотел оставаться человеком, верил в это. Его ещё тянуло к тем земным людям, и он стал их искать. Опять появилось видение земли, строений, людей и, даже, животных и птиц. Он мог летать. Вернее, не летать, а перемещаться в пространстве - по земле или по воздуху - ему было всё равно, где. Он не ходил и не летал, он перемещался. Но люди его не видели и не слышали. Это было немного обидно, но понятно. Он, ведь, знал, что тот человек, Хайнц, умер. Кем же он был теперь, ему так и не удавалось понять. Лес и луг его не привлекали. С духами природы он не подружился. Тоска по “жизни человеческой” прошла.

Однажды появился кто-то. Этот кто-то появился в светлом шаре, внутри него. Его было не разглядеть через сияющую оболочку. Он, пожалуй, только угадывался, но голос был ясный и, вполне, человеческий. И он сказал “Ты должен научиться помогать людям!”

Оказывается, было бы желание! Как только оно созрело, появился провожатый, который привёл его туда, где собирались такие, как он. Можно было выбрать себе “работу” по душе, по способностям и по возможностям. Получил и объяснение, что его неприкаянной душе нужно получить заступника перед Богом, ходатая. Он не виноват, что с ним произошло всё так, как случилось. Но, всё же, это было следствием его мыслей и поступков в прошлых жизнях.

Учиться было интересно. И компания собралась хорошая. Снова он был среди людей и при деле. Теперь появилась даже цель в жизни. Это очень отличалось от того, чем он жил там, в последнем своём земном рождении. Он понял, что жил тогда он не интересно, просто ковырялся в своём ремесле, а вокруг ни чего не видел. Зачем жил, задуматься, даже в голову не приходило.

* * * * *

Вскоре в эти края снова пришла война. Деревни горели. Спалили и этот домишко. Много бед терпел народ. Без работы остались и его коллеги, и он сам. Трудные были годы и для них. Но война окончилась. Жизнь брала своё. Люди начали отстраивать жильё.

Однажды он увидел огонёк. Оказалась кузня. Вспомнилась работа с металлом. Аж, руки зачесались. Таким родным духом пахнуло, что он здесь и “присох”. Так при кузне и стал жить. И кузнец ему нравился. Дядей Иваном его все называли.

Кузня стояла в низинке у ручейка. А чуть в стороне, ближе к дороге дядя Иван строил дом для своей семьи. Вот в этом доме и поселился окончательно наш домовой. Дом был большой и тёплый. И жили в нём люди хорошие. Вот, только, образов у них не было. Да их и нигде не стало.

Потом хозяин умер. Дом остался детям. Позже и дети его покинули. Скучно стало и холодно в доме. Но покинуть его уже не мог. Дом - это была его забота.

Позже появились новые хозяева. Люди были городские, и жили в доме только летом. Большую часть времени жила бабушка с маленькой девочкой и собачкой. Он их за хозяев не признавал, но вот иконы с ними в доме появились, и это стало для него событием. Помните, ему надо было найти себе заступника перед Богом.

Всё это смущало домовушку и давало смутную надежду на что-то хорошее.

В это лето мужчина покрестился, на радость домовому, в старинной деревенской церкви здесь на древней Псковщине. Это решило для домового сразу всё. Однажды, когда хозяин сидел на веранде и читал книгу, он бросил сверху кусочек коры. И человек понял его сигнал. Он сумел понять его и даже поговорить с ним. Впервые ему удалось поговорить с человеком этого физического мира и рассказать свою историю.

Теперь у него есть надежда!